Дроздово поле, или Ваня Житный на войне

Услыхав про фокусы, Шишок призрачной левой рукой мигом сорвал с цыганки Горданы шаль и набросил цветастый покров на белую корову, после чего она, так же, как рука домовика, скрылась из глаз. А постень, облокотившись о стойку, говорил: где, дескать, вы видите корову? Никакой коровы нет, что они не понимают, что ли — с коровами в приличное заведение не ходят!

Портье поморгал и спросил, чего они хотят. Тут вперед сунулась цыганка Гордана, мол, как чего хотят, что он из себя строит: коль в гостиницу пришли — значит, номер хотят, лучший, какой только в этом вшивом отеле имеется! Портье пробурчал, что ночь в «Гранд-отеле» стоит шестьдесят долларов, только ни воды, ни света здесь нет. Да и еще рядом наш военный штаб, который американцы наверняка будут бомбить, может, даже этой ночью!

Путники переглянулись, но выбирать не приходилось. Получив ключи, посетители уехали в грузовом лифте, а портье в могильной темноте долго еще прислушивался: ему казалось, что где-то легонько звенит медный колокольчик.

Златыгорка с девочкой и цыганкой получили один номер, а Шишок с Ваней и коровой — другой, напротив. Гордана уверяла, что корове в девчачьем отделении будет лучше, но Ваня с домовиком думали иначе: подальше от цыганки положишь — поближе возьмешь. Выглянули за окошко и выхватили фонариками, метрах в тридцати от отеля, здание штаба, из которого щетиной торчали антенны. Домовик покачал головой: дескать, вот подлец портье, хоть бы на другой стороне дал номер, отель ведь явно пустует!

Росица, подломив ноги, улеглась на полу, и добрый Ваня Житный накрыл ее одеялом. После и сами улеглись.

Среди ночи город бомбили, но где-то в стороне от «Гранд-отеля», в штаб явно не попали, они тут, по соседству, узнали бы об этом в первую голову.

Под утро Ваню с домовиком разбудил жаворлёночек, влетевший в открытую фортку и поднявший страшный шум. Вы тут, дескать, дрыхните без задних ног, а Златыгорку злые люди умыкнули, засунули в железную самокатку и увезли! Быстрее за мной, может, еще не поздно!

Ваня с Шишком подскочили: что? где? Ничего понять не могут! Забежали в соседний номер: а там одна Яна спит — разметалась, да соловейко лежит на тумбочке, в липкой лужице… Поглядели — вроде живой! Понюхали лужу: сливянка — вон и рюмки стоят. Видать, наклюкалась птица, как свинья! А ни посестримы, ни цыганки нет! Только этого еще не хватало! Мало им заблудшего Березая, коровы Росицы — так теперь еще и Златыгорка пропала!

Заскочили в свой номер, велев корове приглядывать за Яной: ты, де, нынче, остаешься и домовничать, и за няньку!.. Ребенок там один, на тебя, мол, вся надежда, а мы скоро — и бегом в лифт, вон из этого паскудного «Гранд-отеля»!

Жаворонок их на воле поджидает, от нетерпения крылышками бьет, дескать, сколь можно ждать! А Шишок углядел легковушку навроде «Жигулей», из левого рукава его выскочили подходящие ключи, которые он ловко поймал правой рукой — и скоро уж сидели они в машине и мчались за жаворонком, который летел впереди, дорогу указывал. То скроется, спрямляя путь между домами, то вновь покажется…

Один раз стая галок путь малому птаху преградила, чуть было не засосала в свое болотисто тело, но жаворлёночек взвился над трясиной, под белый облак, и поверху миновал препятствие, а после вновь снизился до уровня города.

Шишок руль то туда, то сюда заворачивал — машина только тормозами жаловалась. Хорошо, что дорога была пустая, так никто никого не сбил!

Промчались мимо разбомбленного стадиона, вывернули из-за угла и увидали жаворонка — птах сидел на проводах и кричал: дескать, вот она, я ее вижу, лежит, бедная, не двигается, уж живая ли? Да скорее же! Домовик резко затормозил, и они с мальчиком с двух сторон выскочили из машины. Провода тянулись над забором, сложенным из необожженного кирпича; возле забора стояла белая легковушка с распахнутыми дверьми, точь-в-точь как та, на которой они приехали.

Шишок метнулся в пролом забора, Ваня Житный — за ним.

Они оказались во внутреннем дворике: домишки со ставнями, по стенке вьется виноградная лоза. И… и здесь, возле мертвого фонтана покоилась посестрима — босая, штанины закатаны. Обе ее ножищи: и правая золотая, и левая простая — оказались на виду… Сапоги валялись в стороне, перчатка с серебряной ручушки была содрана. Плащ-палатка завернулась — и помятые крылышки вилы оказались на виду. И над ней склонилась цыганка Гордана с большой пилой…

Ваня заорал, а домовик, ни секунды не медля, одним прыжком пересек дворик и свалил цыганку, одновременно выбив из ее рук ржавую пилу.

Жаворонок спикировал с проводов на грудь вилы, причитая: ой, да на кого ж ты нас покину-ула-а! Ой, да где ж мы еще найдем такую крылатую хозяюшку-у! Ой, да все ж такие-то повывели-ись! Ой, да на какую сторонку ни лети, хоть на летню-ю, хоть на полуночну-ю, хоть на восточну-ю, а хоть на западну-ю, а такой-то девушки не найдешь ведь, ой!