Дроздово поле, или Ваня Житный на войне

Ваня Житный сказал о своих предположениях Шишку, и тот забормотал: дескать, говорил я — надо остаться! Назад стал оборачиваться, ажно чуть шею не свернул. Но потом красный берет приподнял, почесал башку и гуторит: раз, де, не бросил Балдо свою Северину и с нами в путь не пустился — значит, магнит вилы тут не сработал, то есть паренек не тот, кого мы ищем! Выходит, мол, все-таки правильно, что мы не остались в Крушевце!

И, подняв указующий перст, постень значительно добавил: чую, де, в ближнем кругу надо искать последнюю вилу!

Глава 21 «Вопросительный знак»

Еще засветло прибыли в Белград — и домовик в который раз подивился мелочным расстояниям старушки-Европы: дескать, только что были на Косовом Поле — и вот уж в столице страны! Когда, мол, с боями-то пробиваешься по Европе, дак расстояния кажутся куда длиннее!.. Ваня тут вспомнил, как домовик в мертвом доме села Неродимле хвалился перед навьём своей потерянной на фронте рукой, и спросил: дескать, правда ли это, аль для красного словца было сказано?

Шишок даже дар речи потерял, а после орать принялся — ажно прохожие на улице принялись на них оборачиваться: как это для красного словца?! За кого ты меня принимаешь?! Почему, де, у меня шуица-то в последнюю очередь расти стала: потому как с Великой Отечественной возвернулся я без нее, в Польше оставил, под Краковом, где-то там и гниет моя бедная рученька, до дома не дотянулась! А вот у меня, мол, встречный вопрос будет: ну-ка, скажи, хозяин, откуда у тебя шрам над бровями?!

Ваня Житный схватился за лоб — он так давно не гляделся в зеркало, что напрочь забыл о шраме-бабочке, но рассказывать сейчас, при всех, про свои прошлые злоключения ему вовсе не хотелось, и мальчик сказал: дескать, гвозди забивал, да отлетел один прямо в лоб.

— Какой ведь гвоздь попался художественный! — саркастически воскликнул домовик, и на этом разговор про ранения закончился.

Раздался сигнал воздушной тревоги, друзья поглядели в грозящее небо, после — по сторонам: прохожие на улице князя Михаила даже шагу не прибавили. Парочки, как ни в чем ни бывало, болтали или выясняли отношения; дети уплетали мороженое; нарядная женщина в вечернем платье приостановилась, но только затем, чтоб в зеркало поглядеться и прическу поправить… Какой-то парнишка сделал в сторону неба неприличный жест. Товарищи его закричали: дескать, сегодня в «Макдоналдсе» бесплатные гамбургеры раздают — айда туда!

Ваня Житный покосился на Росицу Брегович, которая губешки поджала, а подбородок так выпятила вперед, что он дотянулся до ближайшего фонарного столба. Пойду, мол, домой позвоню — обрадую своих, что добралась-таки до Белграда…

Шишок поинтересовался у какой-то старушки: дескать, а чего ж ты, старая, в бомбоубежище не бежишь, вон ведь сирена как надрывается, для тебя, небось?! Женщина, катившая сумку на колесиках, проворчала: а сам, старый, чего не спешишь?! Знаешь ведь: пусты все бомбоубежища-то, нас в этом веке пятый раз уж бомбят — привычные мы! Вон, мол, даже ребятишки не боятся — видать, у сербов уж специальные гены выработались: бомбоупорные!

Тут Росица возвратилась, не дозвонилась, де, — видать, тетушка Ефросима сегодня на дежурстве! А тетушки Майдаленка с Милицей еще с работы не воротились.

— Да сколь их у тебя?! — воскликнул пораженный Ваня.

А девочка отвечает: дескать, три тетушки и еще один дядюшка Дойчин.

— Немец?! — строго спросил домовик.

— Нет, просто имя такое… Тетушки Майдаленка с Милицей — сестры, они старые девы и жизнь вместе коротают, ну а дядюшка Дойчин — их родной брат, тетушка Ефросима же — дядина жена.

— А родители твои где? — насторожился мальчик.

— Погибли в автокатастрофе, меня тетушки по очереди воспитывают, а больше всех тетка Ефросима, хоть по крови и не родная она мне…

Ваня с Шишком незаметно переглянулись: вот те на!

Шли по центральной улице в противоположную от крепости Калемегдан сторону. Яна Божич тут есть запросила и указала пальцем на вывеску где стоял жирный вопросительный знак (знак питанья, — тотчас отпечаталось в Ваниной голове). Оказалось, это трактир с таким пунктуационным названием.

Столики в трактире все были заняты. Правда, в углу сидел всего один человек — извинившись, подсели к нему. Березай под стол залез, птахи на солонку с перечницей уселись. Посестрима в плащ-палатку запахнулась, чтобы крылышки случайно не выбились наружу. Стали ждать.

Принесли еду: хлебные колобки, салат в большой миске, жареное мясо плескавицу. И все, кроме лешака, не признающего ничего, что не связано с деревом, принялись уплетать за обе щеки. А музыку на радио сменила сводка новостей: