Дрожь

– Еще не сейчас. Всему свое время. Ты лишишься глаз, одного быстро, второго уже под конец – зато дочь полюбит. И он тоже будет ее любить.

Бронек отряхнул штаны, будто собрался встать, но не встал.

– А если я не соглашусь?

– Ничего не потеряешь.

– Но Мила не будет…

– Не будет.

Тем временем Перхан издавал все более громкие звуки. Он перевернул еще две карты и покивал головой. С кончика носа капал пот.

– Что с ним? – спросил Бронек.

Парень открыл рот и застонал. Сестра наклонилась к нему и долго шептала на ухо, пока он не показал ей что-то пальцем.

– Перхан говорит, что тот, в кого влюбится ваша дочь… что это будет хороший, но страшный человек.

Парень неожиданно согнулся, его стошнило под столик. Он отдышался, потом вытер рот и поднял глаза на сестру. Показал что-то пальцем.

– Что значит «страшный»? – Бронек требовал уточнений. – Пусть скажет что-нибудь еще.

Молодой цыган посмотрел ему в глаза, но быстро отвел взгляд и сплюнул на землю. Девушка сказала:

– Перхан говорит, что его будут по-разному называть.

* * *

Каждое утро он просыпался в панике и проверял, видит ли. Закрывал один глаз, потом второй, потом опять первый – и так по кругу. С визита к цыганам прошло две недели. Поначалу он жалел, что ввязался в эти глупости: можно было уйти, когда началась тошнота, можно было не давать им тех нескольких злотых, которые он все-таки дал, в конце концов, он мог сказать, что не согласен с какими-то дурацкими условиями какого-то дурацкого уговора, – но ведь он согласился.

На протяжении двух месяцев после выхода из больницы Милка пыталась найти объяснение тому, что произошло. Она знала: если что-то случилось, кто-то должен за это ответить. Ответственность за боль и морщинистую кожу возложила на родителей. Ничто не могло разубедить ее в том, что это не папа и мама сделали огненный шар, который хотел ее поглотить. Лишь когда Сташка впервые впала при ней в бешенство и закричала, что хватит жаловаться, ведь она своих сестер не могла даже положить в гробы, Милка наконец немного смягчилась.

Долги не таяли. Дела «Зеленщика» шли все хуже, а никакой новой войны не ожидалось. В итоге семья Бронека, придавленная грузом платежей, переехала обратно в деревню, в дом, который никто за все эти годы не захотел купить. Перемене радовался только Конь. Он снова мог разбойничать в овине. Бронек часто не закрывал его, поскольку ему было наплевать и на пса, и на всю эту поганую деревню. Когда по пути из Коло он проезжал указатель «Любины», ему вспоминалась дорога из школы. Тогда он считал дома и деревья, мечтая о другом мире, а когда наконец его увидел, пришлось вернуться сюда.

Осенью руководство потребительского кооператива отправило его в Познань на курсы товароведов. Через несколько дней он вернулся домой с печатью. Милка не могла надивиться. Везде, где было можно, ставила штемпель «Эксперт по овощам и фруктам».

Несколько раз в году в Коло на поездах доставляли фрукты. Тогда Бронек ехал на склад и проверял их качество. Он оценивал каждый плод и записывал процент брака. Чиновники из Познани наведывались к нему с проверками.

Благодаря дополнительным обязанностям Бронека семейные долги уменьшились, а дом ломился от фруктов. На их старый стол попадало все, на чем скрупулезный эксперт замечал какое-нибудь пятнышко или вмятину. Фруктов было так много, что есть их стал даже Конь, и именно в этой резкой смене диеты усматривали причину его неожиданной агрессии.

Все началось в один особенно холодный февральский вечер, когда Бронек сидел на кухне с Конем на руках, а Хелена пыталась помыть Милу. Девочка не переносила воду и каждый раз, когда нужно было забраться в корыто с мыльной водой, принималась кричать.

– Напишу-ка я в редакцию, чтобы перестали печатать эти глупые анекдоты в картинках, – размышлял Бронек над раскрытой «Кольской газетой» и чесал Коня за ухом. – Кто их вообще читает?

– Ну давай, не вырывайся, – успокаивала Хелена дочку, снимая с нее красное платье. – Сейчас мы быстренько.

Ровно в ту же секунду из-под газеты в их сторону выскочил Конь. Подлетев к лохани и ворча, он оскалил кривые зубы. Уставился на морщинистое тело Эмильки и наклонил голову, будто собираясь на нее прыгнуть.

– Сидеть! – скомандовал Бронек и поднялся с кресла, сворачивая газету в трубочку.

Конь перешел в атаку: впился в ногу девочки, она рухнула попой в корыто. Вода брызнула на печь и превратилась в клубы пара.

Собака бешено рычала, Мила хныкала. Хелена схватила пса за задние лапы и пыталась оттащить. Бронек гаркнул, но это тоже не помогло. Наконец он ухватил Коня за шерсть на хребте и рванул изо всех сил. Пес отпустил Милку, взвизгнул и убежал в сени.

С тех пор он вел себя по-другому.

Всякий раз, когда в поле его зрения оказывалась Эмилька, стремительно бросался к ней и выл. Рычал, нападал. В итоге дошло до того, что днем его приходилось закрывать в овине. Хелена просила Бронека сделать ему намордник. Она боялась ошалевшего Коня – впрочем, в то время она боялась уже многих вещей. Прежде всего, того, что в ее жизни больше ничего не произойдет.