Друг

– Упаси нас боже от тех, кто мнит себя рыцарями-спасителями, – говорит она. – Почему так трудно поверить, что отнюдь не все мы нуждаемся в спасении или желаем его? Но, с другой стороны, разве не факт, что общество никогда не могло согласиться с тем, что то, что женщина делает со своим телом – это только ее дело и больше ничье?

Эта моя подруга любит рассказывать историю о французской актрисе Арлетти, которая в 1945 году предстала перед судом, поскольку во время оккупации у нее была любовная связь с немецким офицером. В свое оправдание она сказала: «Мое сердце – это сердце француженки, но задница – интернациональна». (Собственно говоря, моя подруга предпочитает более лаконичную версию знаменитой остроты Арлетти: «Моя задница – это не Франция».)

Моя подруга, секс-работница, жалуется, что ее изумляет наивность большинства женщин. Они и не подозревают, что большая часть мужчин имели секс с проституткой, и в числе этих мужчин находятся и их собственные отцы и братья, бойфренды и мужья. Ларетта говорила то же самое, и я слышала, как мужчины заявляют, что сомневаются в правдивости тех своих собратьев, которые утверждают, что никогда не платили за секс.

В показанном недавно телевизионном документальном фильме бывшая проститутка, работавшая в пригородном мотеле, объясняет, что больше всего клиентов у нее всегда бывало в понедельники по утрам: по-видимому, ничто так не способствовало процветанию ее бизнеса, как выходные, проведенные мужчинами с их женами и детьми.

Однажды я спросила мою подругу, получает ли она удовольствие от предоставления секс-услуг. Я была почти уверена, что она скажет да. Но она посмотрела на меня так, словно не расслышала вопроса. «Я делаю это из-за денег, – сказала она. – Какое тут может быть удовольствие? Если бы я могла зарабатывать на жизнь только литературным трудом, я бы не делала этого вообще. Но эта работа легче, чем преподавание», – добавила она.

Мне пришлось пообещать, что я не стану использовать в своих книгах ничего из того, что напишут женщины, вызволенные из сексуального рабства, с которыми я проводила занятия. Но моя подруга-психолог разрешила мне написать о ней самой и о ее работе. Ты со своим обычным великодушием подбросил эту идею издателю, с которым вместе обедал, и вскоре у меня на руках уже был договор и мне был назначен срок сдачи рукописи.

После того как мы обе закончили университет, эта моя подруга, ставшая впоследствии психологом, напечатала несколько своих рассказов. Журналы, в которых они были опубликованы, имели небольшие тиражи, но считались престижными – это были литературные ежеквартальные журналы, к которым относились серьезно и со вниманием. За один из своих рассказов моя подруга получила премию, а затем, в том же году, она была номинирована на получение гораздо более крупной премии, ежегодно присуждаемой подающим надежды молодым писателям.

Я спросила ее, почему она бросила писать.

«Это нельзя было назвать решением, – сказала она. – Я начала писать роман, и у меня никак не получалось сосредоточиться, и тогда один мой знакомый посоветовал мне попробовать заняться медитацией. Так я и пришла к буддизму. Я провела месяц в уединенном буддистском приюте вдали от городов в северной части штата, учась медитировать, и с тех пор занимаюсь этим постоянно. Я знаю, что многие писатели увлекаются или увлекались буддизмом, и кто в наши дни не практикует в каком-то виде медитации или не занимается йогой? Знаю я также, и что некоторые люди говорят, что медитирование помогло им продвинуться в карьере. Но когда я начала всерьез изучать буддизм, я обнаружила, что он не сочетается со стремлением стать писателем.

Но если быть совершенно точной, я отнюдь не бросила писать. Мне не было нужды это делать. Во-первых, я веду дневник – собственно говоря, я считаю ведение дневника чем-то вроде медитации, – а еще я пишу стихи. То, что я каждый день вижу на моей работе, очень шокирует и пугает, и я обнаружила, что написание стихов помогает мне успокаиваться. Нет, я никогда не пишу о своей работе. Мои стихотворения в основном посвящены красоте мира – чаще всего в них говорится о природе. Я понимаю, что это не очень-то хорошие стихи, и у меня нет никакого желания с кем-то ими делиться. Для меня сочинение стихов – это как молитва, а молитвы – это не то, чем надо делиться с другими людьми. Не то, чтобы я хотела полностью удалиться от мира, стать буддистской монахиней или чем-то в этом роде. Но, как я уже говорила, у меня появились сомнения в том, что мне нужно стать писателем.