Друг

А может быть, Аполлон – это гений среди собак, который каким-то образом понял мое отношение к книгам. Может быть, он уразумел, что когда я чувствую себя не самым лучшим образом, единственный выход для меня – это увлечься чтением книги. Может быть, об этом ему сказало его феноменальное собачье чутье. Если, как показывают исследования, нос собаки способен учуять рак, было бы совсем неудивительно, если бы он мог также учуять перемены в организме человека, вызванные снятием стресса или стимуляцией умственных процессов или чувством удовольствия. Если некоторые собаки могут предсказывать возникновение эпилептических припадков, что, как известно, случалось не раз, разве было бы странно, если бы какой-то пес мог предсказывать надвигающийся на человека приступ хандры?

По правде говоря, чем дольше я живу с Аполлоном, тем больше убеждаюсь, что Ворчливый Ветеринар был прав: мы, люди, не знаем и половины того, что происходит в собачьем мозгу. Вполне возможно, что хотя они и немы, они могут неким непостижимым образом понимать нас лучше, чем мы понимаем их самих. Как бы то ни было, мне на ум приходит явственный образ: лавина отчаяния, обрушивающаяся на меня, и, подобно сенбернару, пробирающемуся сквозь снег к попавшему в беду в Альпах путнику, неся на шее маленький бочонок бренди, ко мне подходит Аполлон и приносит книгу.

Даже если нам известно, что на самом деле сенбернары никогда не приносили заплутавшим в снегу путникам бренди. Было время, когда мне было бы легче разобраться, не является ли чтение писем Рильке к молодому поэту собаке признаком психического дисбаланса.

Я решаю сделать чтение вслух частью нашего повседневного распорядка дня. Правда, понимая, что на это могут сказать другие люди, я никому об этом не говорю. Но ведь многое из того, что я написала на этих страницах, я не рассказывала никому. Удивительно, как сам процесс письма приводит тебя к исповеди. Хотя иногда он также способствует безудержной лжи.

Как и Рильке, Флэннери О’Коннор написала серию писем незнакомке, от которой как-то раз нежданно-негаданно получила письмо. В собрании писем О’Коннор, опубликованном после ее смерти, эта женщина, которая попросила не упоминать ее имени, фигурирует как А. Вначале ей тридцать два года, на два года больше, чем самой О’Коннор, которая, тем не менее, с успехом справляется с ролью ее наставницы. Письма к А., написанные на протяжении девяти лет, полны мыслей о литературе и религии и о том, что значит быть писателем и ревностной католичкой. Она свободно рассуждает о своих художественных произведениях, и когда А. отправляет ей кое-что из того, что сочинила сама, то получает одобрительный и ободряющий ответ. У А. имеется дар к написанию рассказов, пишет О’Коннор и называет один из ее рассказов «почти что совершенным». Когда у А. начинается творческий кризис и она не может больше писать, О’Коннор сразу же приписывает это проискам дьявола. Ибо для истовой католички О’Коннор дьявол – это отнюдь не метафора.

Хотя со временем эти две женщины договариваются о личной встрече, они будут встречаться нечасто. Между тем в письмах их дружба крепнет, сблизив их настолько, что О’Коннор называет А. своей «приемной родней». Несказанно обрадовавшись, когда А. решает перейти в католицизм, она соглашается стать ее поручительницей при конфирмации.

Но в конечном итоге дьявол победил. А. утрачивает веру и покидает католическую церковь. Хотя она и создает произведения различных жанров, она так ничего и не публикует. В возрасте семидесяти пяти лет, через тридцать четыре года после того, как О’Коннор в тридцать девять лет умерла от волчанки, Хейзел Элизабет Хестер, известная как Бетти Хестер[67] застрелилась.

Если бы О’Коннор была моей наставницей, если бы она переписывалась со мной, я, наверное, задала бы ей такой вопрос:

– Что именно имела в виду Симона Вейль, когда сказала: «Когда ты в своей жизни должен принять решение о том, что будешь делать, делай то, что будет стоить больше всего».

Делай то, что трудно, потому что это трудно. Делай то, что будет стоить дороже всего. Да кем были эти люди?

Если бы писать книги не было больно, говорит О’Коннор, этим не стоило бы и заниматься.

Теперь обратимся к Вирджинии Вулф, которая сказала, что когда ты облекаешь мысли в слова, боль уходит. Написать сцену так, как нужно, создать убедительный персонаж – ничто не доставляет большего удовольствия.

Первое совещание преподавательского состава в этом семестре. Следует ли разрешить студентам читать книги для обязательного чтения с помощью мобильных телефонов? Большинство преподавателей твердо: с помощью других электронных гаджетов можно, но от мобильников упаси бог. Но в чем тут логика, не соглашается О. П., ведь мы говорим всего лишь о размере экрана. Разве это не то же самое, что сказать, что им нельзя читать карманные издания бумажных книг? Нет, это совершенно другое дело, утверждает большинство. Правда, за последовавшие за этим пятнадцать минут никто из них так и не дал внятного разъяснения почему.