Друг

Теперь видно, что лицо мужчины бледно и осунулось, как у выздоравливающего после болезни. Голос у него севший, ему пока трудно говорить. В воздухе разлито напряжение, как будто сейчас что-то лопнет или разобьется на куски. Пес чувствует это и потому не может расслабиться, хотя и лежит совершенно неподвижно в своей плетеной корзинке. Мужчина говорит, и пес, слыша свое имя, стучит хвостом по дну корзинки.

— Я хотел поблагодарить тебя за то, что присмотрела за Джипом.

— О, он не доставил мне никаких хлопот, — замечает женщина. — Мне нравилось, что он живет со мной. У меня было такое чувство, будто рядом находится покрытый шерстью кусочек тебя.

— Ха, — отвечает мужчина, и женщина объясняет:

— Я просто была рада, что могу тебе помочь.

— И ты очень мне помогла, — заверяет ее мужчина. — Джип хороший пес, но он избалован, и ему нужно много внимания. А у моей бедной жены и так была уйма забот. — Пауза. Мужчина понижает голос: — Кстати, я хотел спросить тебя, что именно она тебе рассказала?

— Что отправилась в командировку, но ее рейс задержали из-за бури, разыгравшейся в Денвере. Она пыталась дозвониться до тебя из аэропорта, но ты не отвечал. Потом рейс отменили вообще, и она вернулась домой на такси, а приехав, обнаружила записку, адресованную уборщице, в которой говорилось, чтобы она не входила в дом. И чтобы позвонила в 911.

Пока женщина говорит, мужчина не смотрит на нее. Он не сводит глаз с нарциссов на подоконнике, щурясь, как будто их яркие цвета режут ему глаза. Когда она перестает говорить, он какое-то время молчит, словно ожидая, что она скажет что-то еще, а когда она ничего не добавляет, он замечает: «Если бы такое написал мой студент, я бы выдал: — Получилось как-то слишком легко».

В это мгновение солнце скрывается за облаком, и в комнате становится темнее. Женщина чувствует приступ паники и боится, что глаза ее сейчас засаднит от навернувшихся слез.

— Я все продумал, — говорит мужчина. — Джипа я отвез в гостиницу для собак. А уборщица должна была прийти только на следующее утро.

— Но как ты чувствуешь себя сейчас? — спрашивает женщина, пожалуй, чуть громче, чем следовало бы, и пес в корзинке испуганно вздрагивает. — Как ты сейчас?

— Я чувствую себя замаранным.

Женщина пытается протестовать, но мужчина обрывает ее. — Это правда. Я чувствую себя униженным. Но это типичная реакция.

«Я знаю», — думает женщина, но не говорит этого вслух. Не говорит она и того, что специально читала о самоубийствах.

— Но этим мои чувства не исчерпываются, — заверяет мужчина. — Оказывается, в них нет ничего особенного. Я реагирую так же, как и другие самоубийцы, которым не удалось довести дело до конца: я рад, что остался жив.

В нерешительности женщина говорит:

— Что ж, а я рада это слышать!

— Но я все время гадаю, — продолжает мужчина, — почему я не чувствую чего-то большего. Значительную часть времени я чувствую себя как в тумане или в состоянии оцепенения, как будто все это произошло пятьдесят лет назад — или не произошло вовсе. Но это отчасти объясняется действием лекарств.

Облако прошло, и в комнату снова льется солнечный свет.

— Наверное, ты рад, что ты дома, — говорит женщина.

Мужчина отвечает не сразу.

— Я, конечно же, рад, что вышел из больницы. У меня было такое чувство, словно я пробыл там не пару недель, а несколько месяцев. В психиатрическом отделении мало чем можно было заняться. Еще хуже то, что я не мог читать, моя концентрация обнулилась, так что я уже успевал забыть, о чем была речь в предложении, едва добравшись до его конца. К тому же, поскольку мне не хотелось, чтобы другие узнали, что со мной случилось, я не мог допустить, чтобы меня навещали. Кстати, если не считать моей семьи, ты единственная, кто знает всю эту историю. Пока что я хочу, чтобы все так и осталось.

Женщина кивает.

— Нельзя сказать, что это был целиком и полностью негативный опыт, — добавляет он. — И я все время напоминаю себе — когда с писателем случается что-то плохое, то каким бы ужасным это ни было, нет худа без добра.

— Ах, вот оно что? — говорит женщина, выпрямляясь. — Означает ли это, что ты собираешься об этом написать?

— Это, разумеется, не исключено.

— Это будет художественное произведение или часть мемуаров?

— Понятия не имею. Пока еще слишком рано говорить. Сначала мне надо в какой-то мере от этого дистанцироваться.

— А сейчас ты что-нибудь пишешь? Ты можешь писать?