Друг человека

Особенно энергично Макбет звал ко мне нерасторопного и ленивого хуторского караульщика Алексея.

— Только што я управился с делами и сел, Господи благослови, за завтрак, а он уже и катит ко мне, — с приказом! Я ему говорю: — погоди… Вот я поем немного и приду!.. Он меня не слушает, тащит за полу кафтана, так и тормошит. Я даю ему хлеба… Не берет!.. Тащит да и только!.. Тут я и догадался: стало быть, телеграмма или какая экстра, — обстоятельно «докладывал» обремененный делами караульщик.

«Делов», кроме рытья червей (для рыбной ловли) и мытья моих охотничьих сапог, у Алексея не было. Не было и «экстры», и я посылал за ним для того, чтобы напомнить, что мои запачканные грязью охотничьи сапоги, третий день висят на крыльце дома, и их еще вчера следовало бы вымыть.

На охотах, Макбет исправно караулил отданные ему на хранение мои вещи.

Еще в юные годы моей охоты, я любил ползком скрадывать уток.

Мой дед — охотник, считавший «недостойным охотника» стрелять по сидячей птице, журил меня за эту «грубую охоту», и если видел, что я ползу к уткам, то кричал мне своим зычным голосом:

— Эй ты, брюхополз! Пропорешь пеньком брюхо…

Но ни осуждения старого охотника, ни последующие годы охоты не заставили меня отказаться от этого способа охоты, и еще осенью прошлого года, увидав в лугах около города охотника, подползавшего к табунку нырков плававших на чистом озере, я долго сидел на копне сена, наблюдая чем кончится этот скрад, и когда он не удался, также был огорчен неудачей, как и неизвестный мне охотник, не с'умевший подползти к уткам.

Все охоты, за исключением тех, на которых дичь убивается из под собаки, производятся тем или иным скрадом, и поэтому, охота этим способом на уток — неправильно считается недостойной охотника стрельбой.

Эта охота, также как и другие, — тоже охота, и если для того, чтобы убить поднявшуюся из под ног охотника утку — не требуется ни особого труда, ни такого же искусства в стрельбе, то для того, чтобы подползти на выстрел к осенним уткам, сидящим на озере, по берегам которого нет прикрытий, — нужен большой труд, уменье и терпенье.

В лугах, вблизи моего хутора, много открытых озер, и поздней осенью, на них собираются к отлету большие стаи кряковных уток.

По ровным, безлесным кошеным лугам нельзя незаметно подойти к озеру. Умные осенние утки сидят на стороже, и при первом же появлении, вблизи озера, подозрительных предметов, снимаются и улетают.

Хочется к ним подобраться…

Нужно ползти, — непременно «на брюхе», и начать скрад издалека. Ползти в шубке, имея на себе ягдташ и патронташ тяжело и неудобно.

Снимешь сумку и патронташ, положишь около них собаку, до головы накроешь ее шубкой, — и с ружьем и пятью патронами в кармане, ползком направишься к уткам.

Ползешь медленно, — с частыми остановками. Давно ползешь, а до озера еще далеко.

Такой подполз не всегда оканчивается успехом. Утки, заметив какое-то передвигающееся пятно на кошенине, а иногда и без видимой причины, снимутся и пересядут на другое место. Приходится снова скрадывать в другой части озера.

Вспоминаю скрадывание уток на Широком озере в Шалбинской Камской даче.

В октябре, перед самым отлетом, утки собрались на этом озере в многотысячную стаю. Утром, сидели на средине озера, — вне пределов досягаемости. После полудня, — подплывали к отлогому берегу озера, поросшему редким камышем среди невысоких кочек. Вечером, — улетали на ночь в поля, кормиться яровым обронным хлебом, и с рассветом, — возвращались на средину озера.

Два дня я наблюдал «поведение» уток. Оно было без перемены: утром — на средине озера, после полудня — в береговых кочках.

Мелкие кормовые болота уже встали и вечерних сидок не было. Утки держались на камских песках, но холодный северо-восточный ветер сбил их с песчаных отмелей и они переместились на большие озера.

На Широкое (больше версты шириной) озеро, утки собрались в невиданном мной до этой осени количестве.

Уток — «черным-черно», и в тоже время, — их нельзя добыть.

Разгорелись глаза… Нужно что-нибудь придумать и взять эту стаю, когда она заплывет в кочки. — перед вечерним отлетом.

Дело было спешным, т. к. через один или два дня, когда на озере образуются закраины, утки совсем улетят из лугов, и поэтому, вечером второго дня моих наблюдений, я произвел, после отлета уток на поля, тщательный осмотр облюбованного ими берега озера.

Крупные кочки и редкий тростник, узкой лентой опоясывали озеро на протяжении более ста сажен. Шагах в десяти от сухого берега, между кочками начиналась вода озера и на ней лежало много пера. Озеро входило в берег небольшим заливом, и на нем — еще больше перьев. Очевидно, стая вплывала в залив, — и уже из него расходилась по береговым кочкам.

По берегу озера стояли, на половину в воде, редкие невысокие (обсохшие) кочки. Между ними мелко, грязное илистое дно. Подход к кочкам совершенно чистый, — нигде ни одного куста.

Можно сделать шалаш в кочках, и выстрелив в стаю, когда она подплывет к берегу, — убить две пары уток…