Им было тогда лет по пять, и Сашка демонстрировал Ляльке свое маленькое хозяйство, она с любопытством разглядывала и уже было протянула руку – потрогать, как вдруг вошла бабушка. Мудрая Наталья Львовна как-то ловко отвлекла их от этого пока еще невинного занятия, и оно осталось в памяти как нечто курьезное.
Лялька усмехнулась:
– Ну, сейчас хоть есть на что посмотреть.
– Ты меня смущаешь…
– Да что ты?
Они долго просто лежали, грустно глядя друг на друга. Сашка нежно провел пальцем по Лялькиным бровям:
– Сделай так!
– Как?
– Ну, как ты умеешь, бровью!
Она улыбнулась и приподняла бровь.
– А у меня никогда не получалось…
– Тебе и не надо. Не смотри, у меня морщинок небось полно!
– Ни одной не вижу! – ответил он искренне.
– А откуда у тебя этот шрам?
– Шрам? – Он потрогал подбородок. – Не помню…
У них было странное чувство, что все эти годы, проведенные врозь, вдруг куда-то делись и малинник был только вчера. Последняя малина, первые поцелуи…
Уже уходя, Сашка сказал:
– Ты представляешь? Отец решил вернуться.
– Да что ты! Вот здорово!
– Он уже четыре года живет один, а мы и не знали. Та его выставила. Нашла помоложе и побогаче. Они с матерью с октября встречаются. С бабушкиных похорон. А я думаю, что это мать такая чудная в последнее время…
– Саш, но это же хорошо!
– Не знаю. Как-то странно.
Он посмотрел на Ляльку и улыбнулся, довольно жалко. У нее получилось лучше.
– Ну что, прощай? – сказала она.
– Прощай.
Родители Сашку раздражали: отец прыгал вокруг матери, как дрессированный кролик, мать выглядела возмутительно молодой и счастливой, а Сашке почему-то было обидно. Как будто всю жизнь ему говорили, что… что дорогу надо переходить на красный свет, он и переходил, и презирал тех, кто ждет зеленого, а потом вдруг выяснилось, что все переходят на зеленый, только он один, как дурак, прется на красный! Он долго вспоминал, когда с ним такое уже бывало, – вспомнил и не обрадовался. Это было в десятом классе, когда вдруг оказалось, что никакой линии фронта между Лялькой и остальным классом нет: все относятся к ней вполне нормально, а некоторые так просто и обожают. Окопы осыпались, колючая проволока заржавела, все уже забыли о бывшей войне, и только он один сидит в блиндаже под прошитым пулями знаменем измены…
Потом они с Ольгой совершенно случайно встретились в магазине – стояли в соседние кассы. Был канун Восьмого марта и в магазине пахло мимозой: ее продавали у входа две толстухи восточного вида. Многие девушки уже были с цветами – Сашка, заметив Ольгу, отбежал из очереди и тоже схватил из стоявшего рядом стеллажа букет бледных тюльпанов. Они взглянули друг другу в глаза над головами покупателей, на выходе Сашка, не говоря ни слова, взял у нее из рук сумки, положил в багажник, Ольга села на переднее сиденье, в полном молчании они доехали до ее дома и начали целоваться еще в прихожей, раздеваясь на ходу. Опять была бомбежка, канонада, атомный взрыв, конец света.
– Я не буду больше приходить в этот магазин.
– Хорошо.
– Это я на всякий случай, а то вдруг ты тоже решишь. И мы опять встретимся… в другом месте.
– Я понял.
Сашка ушел, а Ольга долго сидела, положив бессильно руки на стол и глядя в круглое усатое лицо старых настенных часов, которые вдруг принялись важно отбивать какое-то невозможное время, потом сказала вслух:
– Я что, сломалась? Или нет?
Часы сразу затихли.
– Он навязал мне свои правила? Я готова сдаться?
Фарфоровая маркиза, к которой она обращалась, испуганно присела, прикрываясь веером. Ольге было стыдно. И даже не оттого, что она сразу потеряла всякое соображение, встретившись глазами с Сорокиным, и с трудом дожила до дома, сгорая от нетерпения. Ей было стыдно, что она все это время – и последние пару часов особенно – ждала и надеялась: вдруг Сашка скажет, что все-таки решил развестись и…
И они поженятся?!
Ольга прекрасно помнила свои клятвы и зароки по поводу Сашкиного сына, но…
Но все уже произошло!
Хуже быть не может.
Каждый день она шла в школу как на казнь, с ужасом открывая дверь класса – вдруг маленький доверчивый Тимоша Сорокин посмотрит на нее волчонком?! Все равно он узнает – рано или поздно. Ольга давно решила, что ей делать, и за это время предприняла кое-какие шаги, но шла по выбранному пути слишком медленно, запинаясь и оглядываясь, хотя прекрасно знала: Сашка ее не догонит. Никогда. Так это и будет тянуться: случайные встречи раз в месяц, бурный секс, беспросветное одиночество, слезы по ночам, ощущение собственного ничтожества…
Как она могла?!
Как могла, после того, что было у нее с Андреем? Опять увязнуть в этой трясине – и так быстро?
Ольга тяжко вздохнула: и башмаков-то я еще не износила, в которых шла за гробом мужа…