Друг и лейтенант Робина Гуда

Несколько мгновений Катарина Ли и Мадлен смотрели друг другу в глаза… А потом колдунья, в роду которой было пятнадцать поколений знахарей, гадалок, колдунов, опустилась на колени перед хозяйкой Аннеслея.

— Помилуйте, госпожа!

— Будешь просить о милости крыс в темнице, если не сделаешь, что я тебе велю. Пока отец в Лондоне, ты в моей власти, и я не стану цацкаться с тобой, как он! Клянусь, я заставлю тебя пожалеть о том дне, когда ты появилась в Аннеслее!

Мадлен уже горько о нем жалела.

— Я не могу убить бегинку, госпожа Катарина, клянусь, — съежившись, пробормотала она. — Но… я могу попробовать вернуть вам сэра Джона…

Прищуренные глаза Катарины стали похожи на два куска режущего синего льда; знахарка до крови прикусила губу, чтобы выдержать этот взгляд.

— Хорошо, так и быть, с бегинкой я разберусь сама, — наконец бросила Катарина. — Но мне не надо, чтобы ты попробовала вернуть Джона. Мне надо, чтобы ты это сделала. Даю тебе сроку до майского дня. Ступай, готовь свои зелья!

— Вставайте! — гаркнул я, барабаня жестяной кружкой по донышку котелка. — Подъе-е-ем!!!

Мне ответил нестройный хор ругательств, стонов и пожеланий провалиться в тартарары. Разбойники упорно не желали расставаться со сном, даром, что солнечные блики уже играли на их лицах, заставляя морщиться и закутываться по уши в плащи.

— Солнце встало! — не унимался я. — Птицы поют! В Руттерфорде уже открывают бочки с элем!

Мой последний возглас наконец-то пробудил одного из сонных красавцев — брат Тук приподнял голову, пробормотал: «In vino feritas»[66], — и снова захрапел.

— Тебе видней! — согласился я.

Вчера монах побился об заклад с Алланом, кто из них знает больше любовных песен. Со стороны менестреля было большой ошибкой заключать такое пари, и, конечно, его разбили в пух и прах. Аллан честно поставил победителю проигранный заклад — десятигалонный бочонок эля, а к нему мы прикупили еще один, чтобы прийти в себя после длившегося полдня певческого состязания.

Неудивительно, что теперь парням было никак не продрать глаза!

Я-то ограничился всего парой кружек, потому что собирался сегодня в Руттерфорд, праздновать майский день. То есть мы все туда собирались, но похоже было, что мне придется отправляться одному. Я бы ничего против этого не имел, да только мне не хотелось оставлять без стражи поляну, полную безмятежно дрыхнущих разбойников.

Откашлявшись, я попробовал по-другому:

— Вставайте! В Шервуде король Ричард!

— А хоть бы сарацины! — рявкнул Вилл Статли, переворачиваясь на другой бок. — Чего тебе неймется?

— Ты разве не знаешь — у Джона сегодня свидание! — хихикнул Робин, показывая глаз из-под плаща.

— Робин! — рявкнул я.

— Иначе черта с два Малютка поднялся бы в такую рань!..

— Ррробин!

— Почему, как ты думаешь, он нацепил дворянскую одежу и опоясался мечом? — явив второй голубой глаз, Робин с улыбочкой оглядел меня с ног до головы: — Хорош, хорош! Перед таким молодцем не устоит ни одна красотка, даже бе…

Я угрожающе шагнул к нему, и Локсли поспешно зажал ладонями рот.

Я прикусил губу, стараясь не улыбаться. Очень трудно было злиться на Робина, когда тот принимался дурачиться, как школьник, к тому же то, о чем он трепался, давно уже не было секретом для вольных стрелков.

— Ты еще вырежь на Великом Дубе: «Ваня плюс Маша равняется любовь», — проворчал я, поправляя на поясе меч. — Ладно, не говорите потом, что я не пытался вас разбудить! Счастливо вам проспать праздник, я пошел!

Локсли уже проснулся настолько, что я с легким сердцем мог оставить свой сторожевой пост — и, насвистывая, зашагал прочь с поляны.

— Джон, захватил бы ты все-таки лук! — крикнул мне вслед Робин Гуд.

Не оборачиваясь, я махнул рукой. Я шел на праздник, не на грабеж, и не собирался обвешиваться оружием с ног до головы; а если мне придется провожать Мари до Ноттингема, лук вкупе с высоким ростом засветит меня, как татуировка на лбу «Век Шервуда не видать!».

Утро и вправду было великолепным, как раз таким, какое требовалось для майского дня.

Миновав руттерфордские поля, я двинулся по тропинке через старое пастбище, полное весенних цветов, обещавшее летом и осенью щедрый урожай лекарственных трав для всех деревенских знахарок. За минувший год я научился разбираться в том, что цветет, растет и зеленеет, лучше, чем за всю предыдущую жизнь… Да и не только в этом.

Досадно, что теперь мне приходилось заново овладевать луком, но брат Тук говорил — рука у меня будет как новенькая и хромота бесследно пройдет.

Она уже проходила, раз я одолел расстояние от поляны Великого Дуба до южной дороги, ни разу не остановившись.