Друг и лейтенант Робина Гуда

Прошло уже дней десять с тех пор, как брат Тук разрешил йоркширцу снять повязки, и все-таки Локсли до сих пор не мог как следует согнуть лук. После нескольких выстрелов его руки начинали отчаянно дрожать, и от его ругательств листья на дубах жухли и опадали раньше срока.

Я, конечно, натягивал лук без труда, вот только результат от этого не становился лучше. И все же я не оставлял попыток, решив во что бы то ни стало обуздать непокорную палку с натянутой на нее навощенной пеньковой веревкой. Шервудских «волков» было слишком мало, чтобы они могли позволить себе терпеть в своей стае дармоеда; а вольный стрелок, не умеющий хорошо стрелять, был ничем не лучше беззубого волка.

Поправив кожаный щиток на предплечье, я прицелился в небольшой мешок с шерстью, подвешенный к ветке осины, — свою обычную мишень. Сейчас я мог с полным правом сказать, что стреляю не хуже самого Робина Гуда, но это не доставляло мне радости. Отнюдь. В последнее время мое настроение вполне соответствовало осенним пасмурным дням.

Все говорили, что в этом году осень выдалась на редкость теплой, и все же аутло уже подумывали о пристанище на зиму. Кеннет собирался провести зиму в Хокнелле, у сестры, Барсук — у дальних родичей в Дербишире; он звал с собой и Дика Бентли. Аллан заранее сочинял душераздирающие песни, готовясь к разлуке с Рози: менестрель отправлялся в предместье Йорка учиться музыке у глимена на покое. Нам оставалось только пожелать бедному старику дотянуть до весны — если, конечно, тот не был абсолютно глухим.

Самое лучшее местечко облюбовал себе, пожалуй, брат Тук. Он сдружился с веселым ключарем аббатства Киркби и намеревался провести зиму за кружкой отличного эля и хлебом с ветчиной из монастырских запасов, обсуждая богословские вопросы и труды мудрейшего Аристотеля.

Локсли ничего не говорил о своих планах на зиму. Главарь разбойников всегда шагал по жизни от поворота до поворота, но если раньше он шел по жизненной дороге так, словно за каждым поворотом его ожидал очередной подарок судьбы, то теперь он то ли вовсе не интересовался тем, что бросит ему под ноги судьба, то ли не ждал от нее ничего хорошего…

Я пустил стрелу, всадил ее на ладонь слева от предыдущей и пошел выдергивать все стрелы из мишени.

Когда я вернулся, Робин уже исчерпал запас ругательств и только с безмолвной ненавистью смотрел на свой лук.

— Я ставлю двадцать золотых,
Кладу на край стола,
Оленя за пятьсот шагов
Убьет моя стрела, —

пропел я куплет известной дерри-даун, снова прицеливаясь в мешок. —

Но не успел никто из них
Ни охнуть, ни моргнуть,
Как Робин за пятьсот шагов
Попал оленю в грудь![42]

А как насчет того, чтобы попасть в ту штуковину за тридцать шагов, а, Робин?

Локсли молча взглянул на меня, повесил лук через плечо и зашагал прочь.

Я медленно ослабил тетиву.

Небо было хмурым с самого утра, а теперь его еще больше затянули серые облака, и ветер трепал кроны деревьев, срывая с них красно-желтые листья.

Да, зима уже не за горами! Говорят, в иные годы в Ноттингемшире снегу выпадает по колено и выше. А в последние годы проклятой смуты Стефана и Матильды несколько жестоких зим подряд уничтожили половину яблоневых деревьев в графстве.

Над Лисьим Яром с громкими криками пролетела стая диких гусей, я заколебался, не попытать ли удачи, но здравый смысл одержал верх. Решив не тратить попусту стрелу, я вернул ее в колчан и пустился догонять Робина. Можно было поставить пять пенни против одного — он снова отправился в Блидворс.

Сегодня клиентуру «Весельчака» составляли трое почтенных местных старцев, молодой бочар с перевязанной ногой, громко жалующийся хозяину на тяжелую жизнь, и два незнакомых субъекта в дальнем углу. Почти все обитатели Блидворса, кроме самых маленьких детей, немощных и стариков, сейчас трудились на полях — вплоть до Михайлова дня каждый виллан обязан был работать на своего господина не по три дня в неделю, как обычно, а по пять.

Однако на хозяина «Весельчака», Лысого Бена, эта повинность не распространялась. Он зарабатывал достаточно, чтобы откупиться и от барщины, и от аверерта, ему даже не пришлось ломать голову, как уплатить разоривший половину Англии чрезвычайный сбор. Финансовые вопросы перестали тревожить Бена с тех пор, как в Шервуде обосновалась шайка Локсли, — теперь большую часть своих доходов этот шустрый тип получал не от торговли элем, а от торговли информацией и от сбыта награбленного шервудскими «волками» добра.