Друг и лейтенант Робина Гуда

— Женщина, — повторил Робин Гуд, тронув меня за плечо.

— Сам вижу, — сквозь зубы отозвался я.

Йоркширец что, считал меня слепым?! Мы находились в двенадцатом веке, в конце концов, а не в двадцать первом, в котором женщин порой бывало трудно отличить от мужчин... и наоборот. К тому же эту всадницу я узнал бы даже в полутьме. Когда она выехала из-под раскинувшихся над дорогой старых вязов, ее рыжие волосы замерцали всеми переливами костра, и пестрый сокол все так же гордо восседал у нее на руке. Только теперь помимо сокола компанию Катарине Ли составлял не широкоплечий громила с арбалетом, а худощавый, коротко стриженный, дочерна загорелый тип в потрепанном плаще, без доспехов, но с длинным мечом у бедра.

Норман.

Эту гнусную породу я научился чуять издалека даже с подветренной стороны. Ненависть саксов к захватчикам, столетие назад вторгшимся в Англию во главе с Вильгельмом Бастардом и с тех пор володеющим и правящим здесь, пропитала, казалось, сам воздух этой страны... Глухая, упорная ненависть, которая так и не перегорела за сотню лет и при первом же удобном случае выплескивалась в ругательствах, в презрительном передразнивании гнусавого говора чужаков или просто в тяжелом взгляде исподлобья.

Да, норман. И к тому же рыцарь.

Эту породу я тоже не любил. «Стричь» проезжавших через лес железнолобых было хлопотным делом: их мозги, похоже, не помещались внутрь тесных шлемов, поэтому они брали с собой в дорогу только мышечные рефлексы на уровне «руби-коли». Такие типы зачастую не способны были прислушаться к доводам разума в виде стрелы, воткнувшейся под ноги коню, или даже к более веским доводам в виде стрелы, ударившей в луку седла. И все-таки я не поставил бы на имущество нормана даже бутылочной пробки, следуй он по дороге один, без спутницы.

— Пойдем, Джонни! — снова шепнул Робин Гуд, потянув меня за рукав.

Я до сих пор не понимал, вправду ли Локсли не трогает женщин оттого, что видит в душе каждой из них частицу души своей небесной заступницы — Богоматери, или говорит об этом только в шутку. Я вообще зачастую не понимал, когда йоркширец шутит, а когда говорит серьезно; и уж тем более не мог понять, на самом ли деле он верит, будто сама Дева Мария покровительствует его безумствам. Да сейчас меня это и не интересовало.

Вырвав рукав своей камизы из пальцев вожака аутло, я молча шагнул из-за дерева, чтобы заступить дорогу Катарине Ли.

Думаю, я выглядел довольно устрашающе: лохматый, небритый верзила с длинной палкой в руках, с охотничьим ножом за поясом и рогом на боку. Меня трудно было принять за свинопаса или бортника, каких немало шлялось по Шервудскому лесу, да и серо-зеленая одежда с капюшоном успела получить в здешних краях широкую известность. Даже большие вооруженные группы путников обычно останавливались, стоило посреди дороги возникнуть одному из вольных стрелков, потому что все знали — где один стрелок, там и остальные. А молва увеличивала численность шайки Робина Гуда чуть ли не каждый день. В последней дерри-даун, которую Аллан притащил из Лакстона, говорилось уже о двухстах отборных молодцах, явившихся во всеоружии по первому зову охотничьего рога Робина Локсли!

Катарина не могла не слышать хотя бы некоторые из этих песен, но ни она, ни ее спутник при моем появлении и не подумали остановиться. Рыцарь в сером плаще воззрился на меня с равнодушным спокойствием, словно на колдобину на дороге, а от взгляда Катарины, будь в лесу чуть посуше, могли бы вспыхнуть опавшие листья.

Кажется, они оба вознамерились проехать сквозь меня... Только такой наглости и не хватало, чтобы волчья шерсть, уже начавшая отрастать у меня на загривке, мгновенно встала дыбом.

Поудобнее перехватив шест, уголком глаза присматривая за рыцарским мечом, я шагнул вперед, чтобы сбить спесь с зазнавшейся парочки... Как вдруг понял, что из моего лексикона улетучились все подходящие вступления, кроме затрепанного до дыр «кошелек или жизнь». Черт, мне и раньше случалось проваливаться в словесный вакуум, причем часто в самый неподходящий момент — скажем, во время экзамена, — но еще никогда это не приключалось со мной так некстати! Из вихря крутящихся в голове беспорядочных фраз внезапно судорожно вырвалось «поможите, пожалуйста, мы сами не местные» — я едва успел удержать знакомый мотивчик на кончике языка... И, глядя прямо в глаза Катарине, громко выдал по-русски:

—  Гоп-стоп! Мы подошли из-за угла... Норман и девушка разом остановили коней в пяти ярдах от меня.

—  ...гоп-стоп, ты много на себя взяла, — уже вполголоса машинально продолжил я — и порадовался, что меня вдруг повело на родной язык. Пусть лучше эти двое услышат от меня бессмысленную абракадабру, чем такую несусветную чушь!

Я и всадники молча взирали друг на друга до тех пор, пока за моей спиной не прозвучал медово-вкрадчивый голос:

—  Добрые люди, не откажите в помощи бедному страннику, только что вернувшемуся из тяжких скитаний по чужбине!

Уловив заминку, на сцену выступил мастер грабительских увертюр и с места в карьер пустился в одну из своих вдохновенных импровизаций.