Друг моего детства

А потом длинный счастливый год, когда мне каждое утро хотелось идти в школу, - опять увижу Марину, буду сидеть рядом с ней, вместе с ней после уроков переписывать заметки и рисовать заголовки, вместе с ней возвращаться домой, - этот длинный счастливый год кончился.

Наступило лето. Меня отправили в лагерь. Марину с бабушкой - в Керчь. Я подарил Марине "Тома Сойера", которого мы читали вместе. Она подарила мне черепок от вазы, которую нашла на винограднике.

"Скажи мне твой адрес, я напишу тебе письмо". Я целый день думал, как я выговорю эти слова, как буду потом писать ей письма. Но я вдруг не смог сказать ни этих слов, ни того, как буду ждать, чтобы лето кончилось. Мы постояли перед воротами ее дома, - этого дома тоже уже давно нет, - и она ушла во двор с "Томом Сойером" в руках, а я пошел на Садово-Триумфальную с глиняным черепком в кармане.

И все-таки лето захлестнуло меня. После лагеря я жил на даче у Аркадия - об этом договорились наши родители. В дачной компании Аркадий был главным. И меня тоже приняли в эту компанию. Правда, не сразу.

В то лето я очень хотел дружить с Аркадием. Он умел делать все то, что мне давалось плохо или не давалось совсем: ездил на велосипеде, не держась руками за руль, здорово играл в волейбол, в городки, в лапту. Когда он выходил на площадку, его все слушались. А если у него что-нибудь получалось хуже, чем у других, он говорил: "А, мура, это детство, пошли!" - и уводил нас всех за собой к другому занятию. На Пушкинской горке - так называлась улица, где стояла дача, в то лето часто раздавались слова: "Сам Аркадий сказал!"

И вдруг, когда до школы оставалось несколько дней, он забросил всю остальную компанию и стал водить за собой меня одного. Однажды мы оставили всех на городошной площадке и ушли в березовую рощу. Было жарко, но уже не по-летнему, а по-осеннему, и, когда по дороге в рощу мы проходили через орешник, с лица все время приходилось снимать нити паутины.

В роще мы легли на колючую траву, глядели на небо и молчали. А потом заговорили о нашей дружбе. И Аркадий сказал, что раз мы стали друзьями и будем друзьями всегда, каждый из нас должен доверить другому свою главную тайну. Мне это понравилось, и мы порешили, что в знак вечной дружбы запишем наши тайны на куске бересты, а бересту спрячем. Навечно.

Аркадий сказал:

- У меня вот какая тайна. Я хочу стать путешественником. Знаменитым.

Это действительно была великая тайна. А у меня великой тайны не было. Я дружил с Мариной, но об этом все знали. Иногда мне хотелось, чтобы лето скорее кончилось, и чтобы я поскорее вернулся в школу, и чтобы все это было, как в прошлом году. Но и это тоже не было тайной. Аркадий видел Марину, он должен сам понимать, что я хочу скорее встретиться с ней снова.

И все-таки у меня тайна.

- Я люблю Марину Костанди, - сказал я. Это была действительно тайна. Об этой тайне я не говорил даже ей. - Ты хочешь стать знаменитым путешественником, а я хочу жениться на Марине Костанди.

И Аркадий согласился, что это действительно такая тайна, которая стоит его тайны.

Мы сбегали на дачу и вытащили из чулана толстую темно-зеленую бутылку, на дне которой осталось немного вишен, пересыпанных сахаром. Вишни мы съели - они сладко обжигали рот, - а бутылку вымыли около колодца и высушили. Потом мы нацарапали на бересте наши тайны, число, месяц и год, свернули бересту в трубочку, спрятали трубочку в бутылку, заткнули бутылку пробкой, залили пробку стеарином от свечки, вложили бутылку в дупло, закрыли ее мхом, а дупло замазали глиной. Если этот дуб до сих пор стоит на опушке леса около станции Клязьма, в его дупле до сих пор лежит бутылка с куском бересты, на котором написано:

"Хочу стать знаменитым путешественником. Аркадий. Люблю Марину Костанди. Хочу на ней жениться. Юра".

Первого сентября я всю дорогу до школы бежал бегом.

В школе у меня есть Марина!

И в школе у меня есть друг! Друг навечно, который знает мою тайну!..

Но Марина в класс не пришла. Новые учителя - по каждому предмету свой - не знали нас ни в лицо, ни по именам. Каждый новый учитель, входя в класс, проводил перекличку, и пять раз за этот день - на русском, арифметике, географии, немецком и физкультуре - я услышал, как учитель вызывает: "Костанди!" - и пять раз на русском, арифметике, географии, немецком и физкультуре дежурный отвечал: "Нет!"

Не пришла Марина и на следующий день. И на третий. Через неделю она тоже не пришла. А потом Вова Михайлов - он стал старостой класса - аккуратно вычеркнул ее из журнала.

- Ты что делаешь?

Вова, рисуя на промокашке по памяти огромные Маринины глаза, такие, что они заняли пол-лица, и Маринины ресницы, такие, что они упирались в край промокашки, спокойно сказал:

- Костанди у нас больше учиться не будет.

- А где она будет учиться?

Вова пожал плечами.

В прошлом году я спросил бы у Анны Васильевны, что с Мариной, но Анна Васильевна уже не занималась с нами. У нее были новенькие. Малыши. Я не мог идти к ней в коридор к малышам. И вообще я больше не мог в разговоре со взрослыми произнести имя Марины.