– Конечно, я догадываюсь, кто это, – проговорила она. – Мой анонимный благодетель. Это Эрик, верно? – Она покачала головой. – Ладно, вам не обязательно говорить. Но я – знаю. Я случайно несколько дней назад увидела газету. Там было что-то о смерти его матери. Не требуется быть Эркюлем Пуаро, чтобы понять: он наложил руки на ее деньги и теперь желает возместить ущерб, самоуверенно считая, что такое возможно после его мерзкого поступка. И я вовсе не удивляюсь, что он послал вас, вместо того чтобы явиться ко мне самолично. Наверное, не осмеливается показаться мне на глаза из страха – чего уж там такие, как он, боятся – не знаю. – Вера, пожав плечами, глотнула из бокала. – Для сведения. Когда он бросил меня в двадцать восьмом, мне было всего восемнадцать. Ему ненамного больше, кажется. Я родила девочку, Магду.
– Да, я хотел спросить вас о дочери, – спохватился я. – Мне поручено передать и ей такую же сумму, как вам.
– Вряд ли вы сможете. Магда погибла. Ее убило во время воздушного налета в сорок четвертом. Бомба попала в ее школу.
– Сожалею, – пробормотал я.
Сбросив туфли, Вера красиво села, подобрав под себя ноги.
– Так, на всякий случай, скажу еще, что не держу на него зла. В сравнении с тем, что творилось в войну, не такое уж страшное преступление он совершил, бросив беременную девушку одну. Ведь так?
– Да, наверное.
– Но все-таки я рада, что он прислал вас. Его мне не хотелось бы видеть. Особенно теперь, когда Магда погибла. Неприятно было бы. И от него лично мне не захотелось бы брать деньги. Однако двадцать пять тысяч шиллингов… Не могу сказать, что они не пригодятся. Несмотря на то, что вы видите вокруг, сбережения у меня не очень-то большие. Мебель эта, конечно, дорогая, но она вся осталась мне от матери. И еще квартира. Все это – память о ней. Квартира тоже принадлежала ей. У нее был отменный вкус.
– Да, – вежливо согласился я, оглядываясь. – Действительно.
– Но смысла продавать что-то – никакого, – продолжала Вера. – Для такой мебели сейчас у людей нет денег. Даже янки такая не по карману. Пока – нет. Я жду, пока снова возникнет спрос. Но теперь, – Вера молча подняла бокал, предлагая за это выпить, – теперь, может, мне и не нужно будет ждать. – Она отпила еще немного. – Значит, все, что мне нужно сделать, это зайти в банк и расписаться?
– Ну да. Вам даже не нужно называть его имя.
– Совсем замечательно.
– Всего лишь войдете в дверь, я буду вас там ждать. Мы зайдем в отдельный кабинет, и я передам вам наличные. Или банковский чек, как предпочитаете? Все просто.
– Когда дело касается денег, просто никогда не бывает.
– Не стоит смотреть дареному коню в зубы. Вот вам мой совет.
– Это, герр Гюнтер, плохой совет, – возразила она. – Задумайтесь только, какие огромные счета придут от ветеринара, если лошадка хворая. А бедные глупые троянцы? Не стоит забывать, что приключилось с ними. А загляни они дареному коню греков в зубы, то увидели бы Одиссея и его дружков, спрятавшихся внутри. – Вера улыбнулась. – Вот в чем польза классического образования.
– Да, в ваших словах есть смысл, – согласился я. – Но непонятно, как вам удастся проверить зубы в данном конкретном случае.
– А все потому, что вы полицейский, который не полицейский. О, я вовсе не хочу быть грубой. Но, может быть, будь у вас несколько больше воображения, вы сумели бы придумать способ, как мне поближе приглядеться к пони, которого вы мне привели.
Вытянув самокрутку из моих пальцев, Вера сделала короткую затяжку, прежде чем смять ее в пепельнице. Потом сдернула очки и подалась ко мне, пока ее губы чуть не уткнулись в мои.
– Ближе, – попросила она и, приоткрыв губы, прижала сочный рот к моему.
Поцелуй затянулся. Когда она отпрянула, в глазах у нее плавился мед.
– И что же ты обнаружила? – спросил я. – Какие-то признаки греческого героя увидела?
– Осмотр я еще не закончила. Пока что – нет. – И, встав, она взяла меня за руку и потянула.
– Куда пойдем? – поинтересовался я.
– Елена ведет тебя в свой дворцовый будуар, – объявила она.
– А ты уверена? – Я посопротивлялся секунду. – Может, теперь моя очередь изображать Кассандру. Будь у меня побольше воображения, я бы, пожалуй, и подумал, какой я раскрасавец, что мне оказывают подобное гостеприимство. Но мы оба знаем – нет, я совсем не такой. Так что, быть может, отложим до тех пор, пока ты получишь свои двадцать пять тысяч?