Друг Президента

На крыше рефрижератора, у люка, как и предполагал Бондарев, была закреплена мина. Клим опустился на корточки, сунул пистолет в карман грязной, изорванной куртки. Пальцы плохо слушались. Он положил ладони на холодный металл, и через несколько секунд мина полетела в снег. А Бондарев поднялся, держа пистолет в правой руке, а левой прикрывая глаза от ветра, двинулся вперед по гулкой металлической крыше. И на втором вагоне, и на третьем – везде были мины. Он наклонялся, снимал их и бросал в снег.

Незаминированным оказался лишь вагон для охраны. А вот на следующем за ним было установлено целых две мины, и одну из них он чуть не пропустил.

«Вот черт, – подумал он, – ведь действительно сапер ошибается только раз. И такая невнимательность могла обойтись дорого. И не себя мне жаль, а других», – подумал Клим, с яростью отшвыривая мину в глубокий снег.

Когда он дошел до края, с облегчением вздохнул.

«Вот и тепловоз. Своего их главный ждет. Дверь в машинное отделение открыта, оттуда вырывается теплый воздух. Как хочется в тепло!» – хватаясь за ледяные прутья и спускаясь с вагона-рефрижератора, подумал Клим.

Он уже слышал грохот дизеля, чувствовал манящее тепло, но медлил, словно собирался с силами, понимая, что сейчас будет самое сложное. Пригибаясь, осторожно, бесшумно, держа перед собой пистолет, Бондарев сделал первый шаг, за ним второй, третий. А вот четвертый сделать так и не успел – в затылок ему уперся ствол, и прозвучал за спиной голос:

– Ну вот ты и пришел, Бондарев.

– Пришел, – ответил Клим.

– Дернешься, голову прострелю. Медлить не буду. – Майор говорил спокойно, да и без пояснений Клим знал, тот действительно мешкать не будет ни секунды, нажмет на курок, и пуля разнесет голову. – Иди вперед, только тихо, – приказал майор, стволом подтолкнув Бондарева. – А пистолет положи перед собой на пол. Медленно приседай и не вздумай дурить.

Клим медленно, не сгибая спины, присел, положил пистолет на резиновый коврик, переступил через него.

– Вот так-то будет лучше. А теперь можешь повернуться, – Фомичев сделал шаг назад.

Бондарев медленно повернулся. Желтый свет сделал лицо майора похожим на восковую маску. Глубоко ввалившиеся глаза, черный провал искаженного страшной улыбкой рта, крепкий, массивный подбородок. В левой руке он держал пистолет, в правой – пульт.

– Знаешь, надеюсь, что это такое?

– Догадываюсь.

– Пульт дистанционного управления, – победоносно пояснил майор.

– Ясно, что не от телевизора, – вполне спокойно, даже будто бы дружелюбно сказал Бондарев.

– А теперь смотри сюда, – майор отклонил рычажок. Сухой щелчок был ответом на движение большого пальца. – Если я уберу палец с этого рычажка, он сам вернется в прежнее положение, и сзади, – «омеговец» пультом ткнул себе через плечо, – взорвутся мины. А ветер в сторону города…

– Я понял, довершит страшное дело. Ты это хотел сказать, майор? – Бондарев говорил тихо, но уверенно.

– Правильно. Мне ведь ничего не надо уже, поезд едет, с каждой минутой мы все ближе и ближе к столице.

– Зачем тебе это? – пытаясь заглянуть в глаза, поблескивающие в глубоких темных провалах глазниц, спросил Клим.

– За державу обидно. Продали нас всех. Продали, слышишь? И тебя продадут, у них ведь ничего святого.

– Ты уверен?

– Как будто ты по-другому думаешь, – хмыкнул Фомичев. – Мы были лучшие из лучших, нас по всему Советскому Союзу отбирали, из десяти тысяч один в отряд попадал. Нас учили за родину жизнь не жалеть, мы любили ее.

– А сейчас что? – глядя на майора, спросил Бондарев. – Разлюбил или как?

– Нас в группе было меньше, чем космонавтов! И вот так всех под нож…

– Так вы же по-хорошему не захотели спокойно на пенсию уйти. Трудоустроили бы вас.

– Нас на пенсию? Здоровых мужиков, которые только и умеют мины ставить, убивать, взрывать, убегать, догонять, прыгать, лазать! Да я в огонь могу, вот так, как есть, войти и живым выйти.

– Верю, – сказал Бондарев. – Только понять не могу, родина здесь при чем? Что, майор, по-твоему, те пацаны, которые в этих вагонах ехали, родину меньше твоего любили? Или парни в Снежном?

– Да начхала она на нас! А президенту его помощники долбаные и министры ни хрена толком объяснить не смогли, не рассказали ему, для чего группа «Омега», зачем на нее двадцать лет государство деньги тратило. Я от личной жизни отказался, и бойцы мои – то же самое. Мы семьей были, как братья, как пальцы вот на этой руке, – и майор помахал перед лицом Бондарева пультом, на котором пульсировали красные точки.

– Может, ты, майор, по-своему и прав, но и в Москве, в Кремле и на Лубянке, не конченые идиоты сидят. Они ведь тоже о чем-то думают. Ты много знаешь, умеешь многое, но информацией всей не владеешь.

– Это ты мне будешь рассказывать? – у майора от негодования даже пена появилась в уголках рта. – Ты мне рассказываешь? Да у меня наград, орденов и медалей…

– Верю, охотно верю. Вот и жил бы себе спокойно, был бы человеком заслуженным, курсантов мог бы учить.

– А они всех моих бойцов положили. Какие парни были, ты бы только знал! Да и ты руку приложил к черному делу. Зачем?