Друг степей

Кроме Буурала в плену у боевиков оказалось еще двое русских ребят – всего значит, три, святое число. Непонятно было только, что делать с этой святостью, если даже воды им вволю не давали. Но вода ничего, воду можно было с листьев слизывать.

Однажды за этим занятием его застал старший группы, угрюмый абрек Абдулкерим. Пару секунд он мрачно наблюдал за Бууралом. Тот, застигнутый врасплох, улыбнулся искательно:

– Я – как лось…

– Баран ты, а не лось, – отвечал Абдулкерим и пошел прочь по своим чеченским делам.

Буурал на него не обиделся. Баран у мусульман священное животное, его режут на праздник рамадан. К тому же не в обычае у Буурала было обижаться. Старый Кирсан, бывало, говорил: «На обиженных воду возят». На самом деле он, конечно, крепче говорил, про воду там ничего не было. Но Буурал все равно запомнил: обижаться нельзя.

С едой тоже были проблемы: давали ровно столько, чтобы ноги таскать. Есть хотелось все время. Скулы сводило – вот как хотелось есть. Иногда Буурал отлавливал в лесу ягодный куст или упромысливал себе гриб. Грибы были жирные, волокнистые, хорошо заполняли пустое брюхо. Только единственное от них было беспокойство – дрист сокрушительный, неудержимый, словно водопад Виктория или ядерная бомба.

Двое других пленных были не такие, как Буурал. Они были десантники.

Сначала десантников был целый взвод, но чеченцы подстерегли их на горной дороге и били по ним из автоматов и гранатометов. Били-били, били-били… Гранатомет – плохая вещь. Когда подсчитали убыток, десантников осталось только двое. Ну, и еще Буурал к ним в довесок. Но все равно мало, можно бы и больше. Так и сами чеченцы говорили.

Правда, Буурал тут вообще был ни при чем, он же не был десантником. Он просто возвращался в свою часть, стал голосовать на дороге – десантники его и подбросили. Они пылили на большой грузовой машине, в кузове, им было все равно. А тут чурка на дороге стоит – почему не подбросить чурку? Все лучше, чем пешком тащиться. Всемирная отзывчивость русской души – вот как это называется, в школе проходили.

Но лучше бы они его не подбрасывали, лучше бы он пешком шел – как думаете? Буурал тоже теперь считал, что лучше пешком. А тогда он думал – какая разница: пешком, не пешком? Тогда он не знал, чем все закончится. А закончилось все как всегда, то есть очень плохо. Русских десантников всех перестреляли, а кого не перестреляли, тех взяли в плен.

Они были веселые – тех, которых перестреляли. В пятнистой зеленой форме, шутили все время по дороге, подкалывали Буурала, звали его чуркой. Буурал тоже шутил в ответ, подкалывал, говорил, что он не чурка, а чучмек. И все смеялись, и радовались, и называли его теперь уже правильно – чучмеком. И это были очень хорошие времена, это была жизнь и дружба народов.

А потом все кончилось. Десантники лежали мертвые, уткнувшись лицами в дорожную пыль – там, где каждого застала неприветливая смерть. И форма их была тяжелой и мокрой, и уже было не разобрать, где кончается кровь, и начинается маскировка.

А двое десантников выжили. Один был легко ранен, а второй просто в пыли перепачкался. Это потому, что они струсили и не стали стрелять из своих автоматов. И Буурал струсил, и потому жив остался. Об этом еще старый Кирсан говорил, напившись кумыса и подбирая белые капли с лица пальцами, чтобы не достались мухам: «Самое говно всегда и выживает, помни это, сынок! Хорошему человеку в мире места нет, а говно всегда свое возьмет…»

И хоть Буурал себя таким уж говном не считал, но мудростью старого Кирсана пользовался. Вот так и вышло, что он выжил в бою.

Но выжить в бою было мало – надо было выжить в плену.

Первым делом, чтобы выжить, требовалось понять, кто и зачем их держит. Ну, кто – это были, конечно, чеченцы, никаких других зулусов или папуасов здесь не водилось. А вот зачем – этот вопрос Буурала очень мучил. До такой степени, что он решил спросить десантников.

Из двух один десантник совсем был как мертвый: белый, словно мел, глаза остекленели и смотрели прямо перед собой, как две дырки. Человеческие чувства он проявлял только ночью: скрипел зубами, вскрикивал и страшно матерился. А второй был еще ничего себе, ворочал головой по сторонам, и в лице его временами блуждала какая-то мысль. Звали его Вася. Раньше Буурал думал, что такие имена только в фашистских фильмах бывают или в анекдотах – про русского, немца и калмыка.

Но при взгляде на васино лицо, конечно, не хотелось думать ни о каких анекдотах. Смотреть на это лицо было немного неприятно. Но смотреть на лица чеченцев было еще хуже. Поэтому Буурал предпочел Васю.

– Зачем они нас? – спросил у Васи Буурал.

Вася перевел на него взгляд, из которого еще не ушла окончательно мысль и сказал:

– Менять будут, вот зачем.

При этих словах Буурал немного оживился.

– На что менять? – спросил он. – Если на верблюдов или овец…

Можно было найти овцу или даже верблюда, старый Кирсан мог дать – с отдачей, конечно. Берешь верблюда, а возвращаешь верблюдицу с верблюжонком – это называлось с отдачей.