— Не ссы, парниша, деньги меня не интересуют, хватает, и молодых блондинок натягивал не мало. На ваш каравай рот не раззеваю.
— Я тебе говорил Тима нормальный мужик.
Дверь в бар открывается, я не оглядываюсь, а вот Васька тут же осмотрелся и присвистнул.
— Этот тут снова. Тим, знаешь чо про этого мужика?
И я, кажется, догадываюсь и без взгляда туда, кто пожаловал. Солов. Конечно же он.
— Он местный, навоз у матери моей кидает, разнорабочий. Ничего примечательного. Деревенский дурень.
— А с виду и не скажешь, — недовольно протягивает Васин дружбан, окинув Солова внимательным взглядом.
Я тоже смотрю на него. Да блядь, этому кабану маскировку хрен придумаешь. Одна осанка выдает солдафона или бывшего вояку, и взгляд, который видел всякое дерьмо, ему вторит. И особенно, когда он бешеный, вот как сейчас. Нужно сбить их с толку. Только как?
— Мот, — зову громко Солова, как старого друга, — иди к нам, познакомлю тебя с моими добрыми друзьями, выпьем.
Он фокусирует взгляд на мне, и я читаю по нему, что меня ждет кулак в морду, когда останемся без свидетелей. Беда в том, что и эти сидящие рядом со мной тоже могут многое читать.
— Ну же, не нудо дуться, что я рванул сюда первым и не дождался, пока ты раскидаешь навоз, — закрепляю легенду.
Солов ведет бровью, подходит к нам, садится рядом.
— Матвей, — представляется, пожав руки амбалам.
— С тобой в баре была деваха в прошлый раз. Где она?
— Какая деваха? — спрашивает, с непониманием нахмурив брови.
— Блонда такая. Вы сосались еще там в углу, — кивает на дальний столик, а я бросаю взгляд на Матвея.
Врала значит. И тот поцелуй на пляже не первый поцелуй. Мутят однозначно.
— Да черт его знает. Потрахались и разбежались, я у нее не спрашивал, откуда она, на кой. Девчонка на разок.
Я хмыкнул, хлопнув рюмашку. Интересно, сколько из сказанного только что правда.
— И часто к вам такие залетают? — спрашивает Васька.
— Нечасто. Поэтому как только вижу, сразу беру свое, пока не выпорхнула. А то скучно в деревне, мужичье и собаки, порезвиться не с кем особо.
— То-то ты не приезжаешь сюда часто, — ржет Васька, кивнув на меня, — тут наяривать некого. А ты сколько тебя помню кобелиной был.
Я усмехнулся, пожав плечами. Что есть, то есть.
Мы просидели еще около полутора часа, болтая о какой-то херне, и Васька с другом, поняв, что ловить здесь нечего, пошагали на выход. Как только за ними закрылась дверь, я бросил хмурый взгляд на Солова.
— Где она? — прорычал он негромко. Лежащая на барной стойке ладонь тем временем сжалась в массивный кулак.
— В безопасности, — ответил негромко, а самому охота удариться лбом о барную стойку. Я обещал девчонке вечер развлечений. Вместо этого она два часа просидела в чулане.
Пытаюсь подняться на ноги, но голос сидящего рядом Солова предупреждает.
— На место сядь как ни в чем ни бывало и продолжай бухать. Вместо веселого вечера с Маргаритой тебя ожидает попойка со мной, Ромео. И пей больше, потому что когда мы отсюда выйдем, я перестану быть добрым сельским дураком и пересчитаю тебе и ребра, и зубы.
Глава 33
Я подняла хмурый взгляд на Марину.
— Ты не обязана торчать здесь со мной.
— Мне так спокойнее, — буркнула женщина однозначно, стрельнув в меня взглядом.
Я зыркнула на неё удивленно. Она поймала этот взгляд.
— Что смотришь?
— Удивлена. Я думала, что ты будешь рада, если эти кенты закинут меня в багажник и увезут в закат.
— Насколько монстром нужно быть, чтоб желать молодой девушке такой жестокой участи?
Я смотрю на неё ещё более удивленно.
— Я думала ты меня ненавидишь.
— Я не ненавижу тебя, Маргарита. Ты мне не симпатизируешь, это правда. Но зла я тебе не желаю.
— Ты натравила на мою спальню своего петуха!
— Которого ты сварила в супе. Ласковое, невинное животное. Которому ты отомстила, чтоб насолить мне.
Я хмурюсь еще сильнее. Потому что мне вдруг становится совестно. Хотя не было до этого. Как она это сделала?
— Он испортил мои вещи и заслужил свою участь. Хочешь питомца — заведи кота. Из него суп не сваришь.
Марина, совершенно неожиданно для меня, хмыкнула с нотой веселья, усмехнувшись над моей неуклюжей шуткой. Я старательно пытаюсь сдержать лицо, но мое удивление не скрыть. Марина, тем временем, переводит тему и задает свой вопрос.
— Почему эти люди охотятся на тебя?
— Я не знаю. А почему моего отца избили и бросили умирать? Деньги. Я явно разменная монета в истории, которую не знаю.
— Это ужасно, — хмурится сидящая напротив, посмотрев на меня впервые с долей какого-то сочувствия, что ли.
Я пожимаю плечами.
— Расскажи я тебе всё дерьмо из своей жизни, обнимемся и будем плакать до утра. Хотя как знать. Возможно, тебе покажется, что это капризы богатой избалованной принцессы. Но точно так же, как ты не выбирала гробить спину здесь, таская коробки с провиантом, я не выбирала родиться в дисфункциональной семье с золотой ложкой во рту. Которую теперь, кажется, хотят вставить мне в задницу.
— Ты ужасная хамка, ты знаешь? Не пробовала разговаривать как девочка, которой являешься? Будь у меня такой язык в девятнадцать, я бы до своих тридцати не дожила.
— Мне двадцать.