Друг в зеркале

Туся не хотела его злить, она не хотела выяснять отношений и уличать его во лжи. Она мечтала только о том, чтобы все это поскорее закончилось, чтобы больше не надо было понимать этого человека и приспосабливаться к жизни в его невозможном, вывернутом наизнанку мире.

— Да так, — уклончиво ответила она, — к Лизе заходила…

Она и сама почувствовала, что эти слова прозвучали неубедительно, они как будто полетели в бездонную пропасть — не было слышно звука падения.

— Пожалуйста, не ври мне, — строго сказал Герман, — это бесполезно. Где ты была?

— Ходила по личным делам, — холодно отозвалась Туся. — Хотя я не понимаю, почему должна тебе что-то объяснять после того, как мы расстались.

— Мы не расстались, — спокойно проговорил Герман. — Разлучить нас может только смерть. Где ты была?

— Это тебя не касается, — твердо сказала Туся. Она начала подумывать о том, не повесить ли ей трубку, хотя и не была сторонницей таких грубых методов.

— А мне так не показалось. — Внезапно тон Германа изменился — стал чужим ирезким. — Мне показалось, что это как раз касается меня. Что тебе было нужно от доктора Кронина?

На минуту Туся потеряла дар речи. Язык прилип к нёбу, и она не могла выдавить из себя ни звука.

— От доктора Кронина?

Когда Туся не знала, что ответить, она всегда повторяла последние слова собеседника.

— Не отпирайся. Я следил за тобой. И я видел, что ты вышла от него встревоженная, не в себе… Что он сказала тебе про меня?

— Мы о тебе не говорили, — сказала Туся. Может, тебе трудно поверить, но этот мир придуман не только для тебя.

Герман бросил трубку. Туся пожала плечами и отошла от телефона.

— Вот ненормальный! — рассерженно сказала она, но тут же прикусила язык, потому что эти слова прозвучали как диагноз. — Хорошо, что у меня теперь есть другие дела.

И она, взяв щенка на руки, понесла теплый комок в ванную. Щенок сначала упирался, жмурил глаза и всячески пытался увернуться от воды, но, когда понял, что это неизбежно, начал сам подставлять бока под душ и даже пытался укусить струю, бьющую из крана.

Телефон зазвонил снова. Туся одной рукой продолжала вытирать щенка, а другой взяла трубку.

— Это снова я, — заговорил Герман. — Это ничего, что ты ходила в больницу. Я тебя прощаю.

— Это очень мило с твоей стороны, — иронично сказала Туся, но Герман был не, в том настроении, чтобы уловить эту иронию..

— Мне очень нужно тебя увидеть, — сказал он. — Через полчаса я приеду к твоему дому.

— Не надо Никуда приезжать! — почти закричала Туся. — Я никуда не пойду! Не хочу с тобой встречаться!

На секунду ей показалось, что она имеет дело не с человеком, а со снежной лавиной и что в любой момент ее может накрыть с головой.

— Значит, все-таки докторишка тебе обо всем рассказал… — заключил Герман. — Ну это ему так не пройдет. И тебе. Тебе это тоже не сойдет с рук. До скорой встречи!

И Герман опять повесил трубку.

Похоже, ему нравилась эта игра — тысячу раз обижаться, бросать трубку и перезванивать снова и снова. Он часто делал так и раньше, и сначала Тусе даже нравилась эта манера, она видела в ней проявление сильных чувств. Но теперь она понимала, что такое поведение — один из симптомов болезни.

Следующие несколько дней были сплошным кошмаром.

Туся получила несколько телеграмм невменяемого содержания. «Встреча неизбежна, как бы ты ни старалась» — гласила одна из них: «Не отделаешься легко от того, что в сердце глубоко» — угрожала вторая. Дальше текст становился все длиннее и все бестолковее.

Герман приезжал к зданию школы, подкарауливал Тусю около дома. Он хотел с ней поговорить, но не приближался, если она была не одна. А Туся все время была с кем-то. Несколько раз даже проводила Кахобера Ивановича до дома, потому что им было по пути.

— Люди стараются делать добро, ведь плохого никто не хочет, а получается, что все время делают друг другу больно, почему так? — неожиданно спросила его Туся.

— Добро… — задумчиво произнес Кахобер. Беда в том, что все понимают его по-разному.

— А разве добро — это не то, что хорошо?

— Смотря кому. Для зайца добро — это быстрые ноги. Для волка добро — это сытый желудок. Как им понять друг друга? Убежит заяц, огорчится волк, не убежит… Сама понимаешь…

Туся засмеялась и заглянула в доброе, широкое лицо Кахобера.

— Но ведьмы не волки и не зайцы;— сказала она. — Мы люди, а все равно ничего не получается.

— И люди делятся на породы, — ответил Кахобер. — Вот ты встречала умных и добрых животных.

— Да, у меня живет щенок. Очень умный.

— А злых людей?

— Тоже встречала, — кивнула Туся.;

— Вот и пойди разберись, — развел руками Кахобер. — Трудно научиться понимать эту жизнь, а как только научишься — пора помирать…

Кахобер редко говорил о таких грустных вещах. Обычно он рассказывал смешные истории и шутил, да так, что у слушателей потом животы болели от смеха.

Тусе отчего-то стало его жалко, как всегда бывает жалко веселого человека, который вдруг загрустил. «Наверное, ему печально оттого, что ему сорок лет, и оттого, что все самое интересное в жизни уже прошло», — подумала она.

14