— А теперь, господа, — сказал тренер, — если позволите, я отвезу вас к себе и угощу завтраком.
Джентльмены вновь заняли места в экипаже, Бент сел за кучера, и вскоре они уже катили по дороге к опрятному скромному домику, стоявшему на пригорке на краю Даунса. Здесь и обитал тренер — а в конюшнях, расположенных в сотне ярдов от задней двери, стояли его драгоценные подопечные.
На пороге гостей встретила жена тренера со словами “Добро пожаловать в Мерфорд”. Свежий воздух холмов обострил аппетит, и, сев за стол, джентльмены обнаружили, что вполне способны воздать должное прекрасному обеду, который был для них сервирован. Покончив с едой, они отправились в конюшни и вновь тщательно осмотрели кандидата для предстоящих скачек, который, казалось, ничуть не утомился после утренней пробежки. Затем Карн оставил гостей во дворе наслаждаться сигарами, а сам удалился в дом, чтобы побеседовать с тренером.
— Присядьте, сэр, — сказал Бент, когда они зашли в святая святых — уютную комнатку, наполовину гостиную, наполовину кабинет, где на стенах висели бесчисленные памятки о годах, проведенных Бентом в качестве жокея. — Надеюсь, вы довольны тем, что увидели утром?
— Я полностью удовлетворен, — сказал Карн, — но хотел бы знать, что вы думаете о предстоящих скачках.
— Ну, сэр, как вы можете догадаться, они в последнее время не выходят у меня из головы, и вот к какому выводу я пришел. Будь это обычный год, я бы сказал, что у нас лучшая лошадь; но год-то далеко не самый обычный — и есть Эбонит, который, как мне сказали, в отменной форме. Он одерживал победу всякий раз, когда мы встречались. Есть Мандарин, который выиграл на этой неделе скачку “Две тысячи”, и, разумеется, чем ближе к финалу, тем больше на него будут ставить. Есть Флибустьер, который выиграл двухлетние скачки в Крейвен-Митинг, — неплохая лошадь, хоть я и должен признать, что не в восторге от него[16]
.— Иными словами, Эбонит — единственный конь, которого вы всерьез опасаетесь?
— Да, сэр. Не будь его в списке, я, как бог свят, не сомневался бы, что увижу Мальтийского Рыцаря победителем.
Взглянув на часы, Карн понял, что ему пора присоединиться к друзьям и вместе с ними отправиться на станцию, если они, как условились, хотят успеть на обратный поезд в Лондон. Поэтому, распрощавшись с тренером и миссис Бент, они вновь заняли места в экипаже и покатили прочь. Прибыв на вокзал Ватерлоо, джентльмены поехали обедать в клуб к лорду Орпингтону.
— Вы знаете, что вы счастливчик, Карн? — спросил граф Эмберли, когда они после обеда стояли на ступеньках этого заведения, прежде чем, расставшись, предаться разнообразным вечерним удовольствиям. — У вас есть богатство, здоровье, слава, приятная внешность, один из самых красивых домов в Лондоне, а теперь еще и вероятный победитель Дерби. На самом деле недостает лишь одного, чтобы ваша жизнь достигла совершенства.
— Чего же? — спросил Карн.
— Жены, — ответил лорд Эмберли. — Просто удивительно, что до сих пор ни одна девица не прибрала вас к рукам.
— Я прирожденный холостяк, — сказал Карн. — Как может человек, который нынче здесь, а завтра там, требовать, чтобы какая-нибудь женщина связала с ним судьбу? Вы помните нашу первую встречу?
— Разумеется, — сказал лорд Эмберли. — Закрывая глаза, я вижу прекрасный мраморный дворец на фоне синих вод столь ясно, как будто не далее чем вчера позавтракал там с вами.
— То утро было на редкость счастливым для меня, — произнес Карн. — Однако вот мой кэб. Мне пора. До свидания.
— До свидания! — откликнулась друзья, когда он спустился по лестнице и сел в кэб. — Не забудьте известить нас, если узнаете какие-нибудь новости.
— О, несомненно, — сказал Саймон Карн.
Откинувшись на мягкие подушки и отъезжая от вокзала в сторону Пиккадилли, он добавил про себя: “Да уж, если я сумею успешно осуществить план, подготовленный мною заранее, и еще парочку тех, что обдумываю сейчас, а затем покину Англию так, чтобы никто не заподозрил, что я — мошенник, который обвел вокруг пальца весь Лондон, у меня и впрямь будет прекрасный повод сказать, что день знакомства с его светлостью был счастливейшим в моей жизни…”
Вечером он ужинал в одиночестве. Карн казался занятым собственными мыслями и слегка разочарованным. Несколько раз, заслышав шум на улице, он расспрашивал слуг, что там такое. Наконец, когда в комнату вошел Рам Гафур, неся телеграмму на подносе, Карн дал волю чувствам, облегченно вздохнув. Проворными пальцами он разорвал конверт и прочел послание. Оно гласило: “Мюзик-холл “Семь звезд”, Уайтчепел-роуд, десять часов”.