Они не удивляются, не возмущаются, просто сидят и выжидательно смотрят на меня, как смотрели на первом уроке.
— Нас разыграли, — говорит кто-то. — О нас напишут плохую статью.
— Это Паша говорил о евреях с осуждением, — заявляет Никита, — а я — только с восхищением. А вы решили, что я нацист. А вообще вы на нас не орали, и это подозрительно.
— А еще учителя не задают так много вопросов, — замечает кто-то.
— А еще они более харизматично с нами общаются, — злобно бросает Паша. — Я по-прежнему считаю, что в книге сделан слишком большой акцент на евреях.
— Паша, я очень рада, что вы честный.
Родина не дала им идеи, которую они не смогли бы променять на сосиску. Но будь она у Паши, мне кажется, он сражался бы за нее до конца. Я стою у стола и киваю ребятам, когда они говорят «до свидания» или «спасибо».
Несостоявшиеся разведчики, ветеринары и машинисты исчезают в коридоре. Их детские мечты представляются мне маленькими искорками жизни, которые не сможет загасить даже учеба в Лондоне. И окажись они в тех же условиях, что и 509-й, Бухер и Рут Холланд, многие из них смогут выжить. В одной руке я сжимаю карандаш, в другой — листки с текстом романа, и мне хочется верить, что лет через десять им захочется перечитать эту книгу.
Нет, я не верю в это. Я в этом уверена.
ИНТЕРВЬЮ
Разговор с драконом