Другая другая Россия

— Да не такой уж вы грешник, чтоб вы знали, — говорю я так, словно хочу отнять у него это почетное звание — сейчас мне кажется, что Мамонов даже кичится тем, что грешен, и праведником быть ни за что не захочет, ведь тогда придется переписать все его пластинки.

— А я причисляю, — спокойно, но настойчиво говорит он. — Меня давно пора на костре бы сжечь, распять, а я жив. Так и каждого. Детей убиваем? Убиваем. Ненавидим друг друга? Ненавидим. Осуждаем? Осуждаем. Все это — смертные грехи, и за каждый из них мы смерти заслуживаем. В древнем Израиле девушку, застигнутую в блуде, побивали на площади камнями до смерти.

— Хотите, чтобы большую часть женского населения России камнями побили?

— Когда делали обследование на оккупированных территориях, немецкие врачи сказали Гитлеру — «Этот народ непобедим — у них все, кто не замужем, девственницы». Вот как мы быстро все отдали. Вот как было в нашей стране. Отдали кто — мы? Правительство отдало? Отдал каждый из нас. Поэтому работа должна сосредоточиваться на себе. Как сказал прекрасный Александр Мень: «Не бойся, художник, твоя вера на сцене обязательно проявится». Но когда ты делаешь из своего творчества иллюстрацию веры, твоя работа, к сожалению, становится халтурой.

— А вы иллюстрацию любви делаете?

— Я ничего не делаю, я песни делаю, с которыми к вам прихожу. Как это происходит? Тоже тайна. Бывает, идешь уверенный, а пусто. Бывает, идешь слабый, а на видео смотришь — отлично. Факт, что чем хуже ты или лучше, тем полезней или вреднее твой плод. Актер ты, плотник или… Смотрите, как Москву сейчас вылизали. А кто? Узбеки. Не пьют. Хорошие ребята.

— То есть вас они не раздражают?

— А чем?

— А много их.

— На улицах чисто. Можно повсюду видеть плохое, а можно повсюду хорошее.

— А что вам мешает увидеть хорошее не в девственнице — она потеряла девственность, любя?

— Любовь — это делание добра, а делание добра — это семья, вот для чего Бог создал женщину, мужчину, дитя, а не отдельные, получающие друг от друга удовольствие особи. Цель полового акта — родить дитя, — почти по слогам говорит он. — Это круто, представляете?! Это не получить с нее и не получить с него, а слиться вместе, чтобы получить новое.

— Я, может, с этим и согласна, но вы как мужчина сейчас рассуждаете. Не может женщина каждый раз родить дитя.

— Как это не может?! Как это не может?! Вот рядом со мной плотник живет Николай, одиннадцать человек детей у него. Зато батя сейчас на пенсии, так они ему в год по пять-шесть тысяч долларов везут. Они у него в сарае стопками сложены. Он мне говорит — ну куда мне? Вот как… Сначала туго, потом — счастье. Если бы у меня сейчас было семеро, а я… дал санкцию убить. Поэтому как мне не плакать?! Мне что, жить и делать вид, что все в порядке?

— В советское время аборты были обычной практикой.

— Не знаю ничего про других, — мотает головой, словно прогоняет мои слова от ушей, — я про себя знаю, — говорит он, и вдруг тянет, как будто плотину прорвало, но речка не хлынула, только ручеек потек. — Тон-у-у-у… — говорит он. — Человек в реке тонет, а ему говорят — «А знаешь, сколько в другое время?». А он говорит — «Отвали, тон-у-у».

— Так ухватитесь за руку.

— Не рука это — «А вы знаете, сколько было». Не рука. Рука это — вылезай.

— Но если вы думаете об этом, значит, уже вылезаете.

— Моя позиция совпадает с позицией Николая Васильевича Гоголя — общество складывается из единиц. Я стараюсь жить по закону, установленному Богом. Получается мало что. Вот сейчас сижу, пива выпил три бутылки…

— Плохого в этом что?

— А то, что действует на меня плохо, угнетающе, отделяет от чистоты, от веры… Грех, хоть и маленький, но работает, поэтому вот… Дело все в этом… А мы опять к той же теме возвращаемся — что такое любовь. Любовь — это раз отдать, два отдать, три отдать. Как здорово отдавать!

— А брать где?

— Работать и сердцем и душой и рукой, и целый день все должно быть занято. А отдыхать когда? Сон. Встал и понеслось. Другое дело, зачем. Мы возвращаемся в разговоре к нормальным вещам — мотив. Зачем я иду на эту работу, пишу эту статью, разговариваю с этим человеком. Если мотив хороший, неосмысленный даже подчас, совесть спокойна.

— Она бывает спокойна?

— По отношению к частному случаю — да. Мы сейчас делаем правильное дело.

— Я сейчас не очень хорошо делаю свое дело.

— Потому что у меня много есть, что сказать.

— Вы это много раз уже говорили. Дайте мне новое.

— А новое — как? Я вот такой.

— Вчера у вас появилось что-то новое…

— Нет, вот такой я.

Я беру книгу со стола — Исаак Сирин. Читаю его имя. Мамонов выдает гримасу боли.

— Я бы не хотел на божественные темы по причине принятого спиртного напитка.

— Но говоря о любви и свете, вы все равно касаетесь темы божественной. Так или иначе.

— Так или иначе, — повторяет он без гримасы. — Да, конечно.

— Побаиваюсь я вас, — сообщаю ему. — Почему?

— Я старше, — соглашается он. — Страх — что? Страх — чего?