Окружавшие город стены, сложенные из крупных камней серого цвета, на глаз в высоту достигали трех саженей. Башен в южной стене Плескова было всего три: две круглых — на углах и одна, большая, прямоугольная — надвратная. Несмотря на ранний час, у ворот бурлила жизнь: стражники в кожаных куртках и похожих на наперстки блестящих медных шлемах, обследовали груженую мешками телегу какого-то поселянина.
— Чего они ищут? — поинтересовался мальчишка у Йеми.
— Да ничего не ищут. Проверяют, тот ли товар в телеге, за который заплачена пошлина.
— Пошлина?
— Ну да. Везешь товар в город — плати пошлину в казну.
— А почему они платят у ворот, а не на рынке?
— Потому что не все, кто въезжают в ворота, едут потом на рынок. Может, купцам нужно только переночевать в городе. Может, крестьянин сразу отдаст весь товар купцу в лавку.
— А если купец заплатит как за ночевку, а поедет на рынок?
— И кто его туда пустит без бляхи? — усмехнулся кагманец. — Рынок — это тебе, Саша, не базар. Там порядок. Торговое место стоит неплохих денег. Чиновники всех купцов и их помощников знают в лицо. Чуть что, чиновник требует предъявить бляху, подтверждающую, что купец уплатил все налоги, сборы и пошлины.
— Сурово, — с уважением произнес мальчишка.
— Конечно, — подтвердил Йеми. — Торговые сборы и пошлины — главный доход города. А расходов, как понимаешь, у него немало: стражникам платить, чиновников кормить, стены чинить, Плеску и пруды чистить…
— Кого чистить?
— Плеску, это речушка небольшая через город протекает. Чтобы была вода на случай осады, её в городе перегородили плотинами, образовались пруды. А только в пруды эти нечистоты чуть ли не со всего города стекают. Вот и чистят их два раза в год: по весне и по осени.
Сашка внимательно слушал рассказы кагманца, стараясь запомнить каждую подробность. Мало ли где это потом может пригодиться.
Йеми рассказывал охотно. Может, это и принесет какую пользу. Никогда не знаешь, какая мелочь оказаться спасительной. Как-то раз сам Йеми развеял сомнения окружающих в том, что он доподлинный нахкатский бард, разразившись в их адрес гневной сатирой, сложенной по всем правилам тамошнего стихосложения. Среди сомневавшихся в его словах оказался человек, в этих правилах сведущий, который и убедил остальных в том, что молодой человек именно тот, за кого себя выдает. А сатира эта отложилось в памяти кагманца во время морского путешествия в обществе настоящего нахкатского барда, почему-то решившего оповещать весь корабль о процессе стихосложения. "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда", — всегда приходило на ум Йеми при воспоминаниях о той поездке… К концу второго дня на судне, наверное, не было ни одного человека, не испытывавшего горячего желания отправить барда на дно морское с камнем на шее, а путешествие растянулось на целую осьмицу…