Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары

А Серёжка просто вспомнил. Вспомнил то, как покорно лез на матчу по окрику Меро. Как прыгал в воду, развлекая толпу гогочущих «господ». Эх, Тошка… Ты думаешь, перед тобой стоит твой друг, звеньевой Серёжка Яшкин? Был когда-то… А сейчас он всего лишь трусливый раб. Которому, разумеется, не место на уроке мужества.

— Тоха, иди, я сейчас приду… Мне надо, — растеряно бормотал Серёжка, как-то робко, боком, отступая от двери класса вглубь коридора. Друг проводил его недоуменным взглядом. А Серёжка уже отступил до лестничной площадки и бегом кинулся вниз по лестнице. Подальше от школы. Быстрее. Убежать, закрыться, спрятаться, чтобы никто не увидел, как ему стыдно… Ой!

Мальчишка и не заметил, что на его пути возникло неожиданное препятствие и, выскочив в холл первого этажа, к гардеробу, с разгону врезался в идущего навстречу человека. Как налетел, так и отлетел, хорошо, на ногах удержался, не грохнулся на спину. Поднял голову. Ой, мама…

Перед парнишкой стоял высокий старик в синей форме военного моряка. На груди в два ряда ордена и медали. И отдельно от этих рядов — маленькая медалька: золотая звёздочка и колодка с красной ленточкой. Серёжка знал, что такую медаль, которая называлась Медаль Золотая Звезда, вручают только Героям Советского Союза. И мальчишка никогда не видел живого Героя вот так вот: рядом, в двух шагах.

— Извините, — сконфужено пробормотал паренёк.

Старик улыбнулся. Хорошая у него была улыбка: добрая и какая-то открытая, искренняя. Серёжка сразу понял, что ветеран на него не сердится, понимает, что бывает такое у мальчишек: бегут куда-то, не разбирая дороги.

— И куда же ты так торопишься? — поинтересовался старый моряк, словно прочитав Серёжкины мысли.

— Домой, — честно ответил мальчишка.

— А почему? — удивился старик. — Мне кажется, у вас сейчас урок мужества, нет?

Серёжка коротко кивнул.

— Так в чём же дело? Почему ты не на уроке?

Это было последней каплей. Мальчишка понял, что больше не в состоянии таскать в душе накопившийся груз, что ему обязательно надо рассказать про свою беду хоть кому-нибудь. Умом он понимал, что сообщать о себе такую стыдобу первому встречному неразумно, лучше бы рассказать родителям или друзьям, которые сумеют его понять и помочь. Конечно, надо было сразу поделиться бедой с Тошкой, он бы от Серёжки не отвернулся. Но сейчас мальчишка уже не владел собой, и ничего исправить уже было нельзя. Вопрос старика словно отомкнул в душе потайной замок, и её содержимое волной выплеснулось наружу. Опустив глаза, мальчик тихо сказал:

— Мне нельзя на урок мужества.

— Почему?

— Потому что я трус… и раб, — беспощадно отчеканил Серёжка.

— И ты действительно так думаешь?

Мальчишка хлопнул глазами. Вот чего-чего, а такого вопроса он не ожидал. И вдруг понял, что та самая решительность, с которой он сказал правду о том, почему бежит из школы, не даёт теперь ему ответить на поставленный вопрос односложным "Да!". Потому что это будет уже неправда.

— Я не знаю, — запинаясь, произнёс Серёжка. — Иногда — думаю… А иногда думаю, что нет… Я совсем запутался…

Он с надеждой поднял взгляд. Ветеран смотрел на него серьёзно и сосредоточено. На лице не было ни тени жалости или недовольства, и это вселило в Серёжку смутную надежду.

— А вот Вы скажите — как Вы считаете?

— Я?… Гм… Вот что, давай присядем, тяжеловато мне стоять…

Моряк опустился на стоящую у стены холла лавочку, мальчишка пристроился рядом.

— Тебя как зовут?

— Серёжка… Яшкин.

— Видишь ли, Серёжа… Вот сейчас я скажу, а ты мне поверишь?

— Конечно, поверю.

— А почему?

— Ну, Вы же взрослый…

— Разве взрослые не ошибаются? Разве они всё знают?

Серёжка досадливо вздохнул. Почему каждый взрослый считает своей обязанностью непременно учить? Почему просто не ответить на вопрос? Почему просто не помочь?

Наверное, эти мысли отразились у мальчишки на лице, потому что, не дожидаясь его ответа, ветеран произнёс:

— Знаешь, ведь бывает так: один говорит «смелый», а другой — «дурак». Один говорит «трус», а другой — «умный». И оба — взрослые… Кого слушать?

— Ну, Вы-то скажете как на самом деле, потому что знаете: вон у Вас орденов сколько… Их трусость не дают.

Старик неожиданно горько вздохнул.

— Дают. Бывает, и за трусость ордена дают, и за предательство… И рабам дают, и просто дуракам…

— Так что же, — в голосе мальчишки зазвенела обида, — никому нельзя верить, да?

Серёжке хотелось встать и уйти, но словно какая-то сила удерживала его на месте.

— Не только можно, но и нужно. Обязательно нужно верить. Только не железкам, а человеку, понимаешь? Наградили кого-то, не наградили — это уже не так важно. Если я знаю, что человеку можно верить — то поверю, хоть у него и ни одной медали. А если знаю, что нельзя — не поверю, хоть его с ног до головы орденами обвешай.

Серёжка вздохнул. Раздражение ушло. Ветеран говорил совершенно правильно, мальчишка и сам так думал. Правильно, но бесполезно.

— А если некого спросить? Если все, кого я знаю и кому верю — далеко, тогда как быть?

— Тогда остаётся только одно: разобраться самому.

— Пробовал… Не получается… Думаете, это так легко?