Другая история Московского царства. От основания Москвы до раскола [= Забытая история Московии. От основания Москвы до Раскола]

У лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том.
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом.
Идёт направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса, там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит.
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей.
Там лес и дол видений полны.
Там на заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой —
И тридцать витязей прекрасных
Тотчас из волн выходят ясных
И с ними дядька их морской…
И там я был, и мёд я пил,
У моря видел дуб зелёный,
Под ним сидел, и кот учёный
Свои мне сказки говорил…

Н. А. Морозов, приведя эти строки Пушкина в начале одной из глав своей книги «Азиатские Христы», писал:

«…Предисловие Пушкина к его поэме „Руслан и Людмила“ давно следовало бы поставить эпиграфом ко всей нашей древней истории, так как при систематических поисках первоисточников её действительно старинных сообщений, мы в окончательном результате всегда добираемся до „учёного кота“, и тут наши поиски приостанавливаются. А содержание первичного кошачьего рассказа всегда бывает, как и в поэме Пушкина, и с русалками на ветвях, и с тридцатью морскими богатырями, которых насильно приходится отлуплять от остальной более правдоподобной части сообщения. Но ведь и из „Руслана и Людмилы“ Пушкина можно сделать исторических личностей, выбросив из неё все куплеты с неправдоподобными сообщениями, и оставив лишь одно правдоподобное».

В самом деле: чем не исторично самое начало поэмы?

Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой:
С друзьями в гриднице высокой
Владимир Солнце пировал.
Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана,
И мёд из тяжкого стакана
За их здоровье выпивал.
Не скоро ели предки наши,
Не скоро двигались кругом
Ковши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином.
Они веселье в сердце лили,
Шипела пена по краям,
Их важно чашники носили
И низко кланялись гостям.

Н. А. Морозов спрашивает:

«Чем же это не исторично? Тут даже есть и описание быта очень правдоподобное, и не менее правдоподобны все события, — как только мы исключим из них чудесные эпизоды, и допустим, что похититель Людмилы Черномор только по легковерию автора принят за волшебника, а в действительности был печенегским царём с берегов Чёрного моря. Даже время описываемых событий легко определимо: они были между 938 и 1015 годами нашей эры. Ошибки тут быть не может и на несколько лет: так хорошо считается известным время пребывания Владимира в Киеве».