Другая история науки. От Аристотеля до Ньютона

Книга Альгацини знакомит нас со всеми достоинствами и недостатками арабских ученых. Она свидетельствует о поразительной ловкости его автора в устройстве и употреблении измерительных приборов, но вместе с тем и о полной зависимости его исследований от работ византийских механиков. Подобно тому как арабский астроном Альбаттани далеко превосходит византийцев в точности наблюдений, и тем не менее в принципе не решается идти далее своего учителя Птолемея, так и величайший из арабских механиков не уклоняется от Архимеда в методе и даже целях своих научных изысканий. Его «Весы мудрости» служат доказательством того, что, умея с замечательным искусством применить опыт, они никогда не пытались проверять гипотез, выдвинутых византийской наукой.

Насколько у византийцев замечается избыток в создании гипотез, настолько у арабов их недостаток. Измерительные опыты составляют первый шаг к экспериментальному методу и эти nepвые шаги арабов оказались искуснее византийских. Это и объясняет их более критичный подход к гипотезам.

Сочинение Альгацини не имело, по-видимому, дальнейшего влияния на развитие механики, а позднейшим поколениям оно оставалось неизвестным до 1857 года. По этой причине мы знаем об Альгацини только то, что он сообщает сам. Даже имя его известно в точности только благодаря тому, что некоторые главы начинаются словами: «Так говорит Альгацини».

Ибн-Рошт, или Аверроэс (1126–1198), как его обыкновенно называют, — последний выдающийся ученый у западных арабов. Вскоре после него владычество мавров пало под натиском христиан, и арабская наука угасла надолго. Аверроэс известен всего более как почитатель и комментатор Аристотеля:

«Аристотель положил начало, и конец всем наукам. До него не было писателя, достойного упоминания, и никто в течение пятнадцати веков после него не прибавил чего-либо выдающегося к его учению и не указал в нем каких-либо заблуждений. Аристотель — величайший из людей. Бог допустил его достигнуть венца всякого совершенства».

В этот период в арабских странах шли перемены. Испанско-арабский халифат перестал существовать как единое целое, отдельные государства с трудом отбивались от христианских врагов. Узкий догматизм и фанатизм приобрели решительный перевес. Арабской философии пришлось вести борьбу за свое существование, и исход борьбы сложился не в ее пользу. Имя Аристотеля сделалось позорным, философов стали презирать, а творения их истреблять. Вот причина, почему Аверроэс имел мало влияния на своих единоверцев, и почему его сочинения так редко встречаются в подлиннике. Зато евреи и христиане преклонялись перед ним почти четыре века и распространили его сочинения во многих еврейских и латинских переводах.

В период укрепления ислама Аль-Газали (1058–1111) написал «Опровержение философов», где содержалось предупреждение о тщетности попыток примирить философию с Кораном. Аверроэс дал ему остроумный ответ в «Опровержении опровержений». Дунс Скот и Фома Аквинский повели свой спор, будто продолжив в рамках христианства то, что начали выяснять для мусульманства Аль-Газали и Аверроэс. В результате этого спора в свое время в мусульманском мире был найден компромисс, сделавший прогресс науки бесплодным, а в христианском мире спор продолжался до тех пор, пока византийская картина мира, вследствие попыток синтезировать ее истины с истинами Книги Бытия, не была полностью разрушена и заменена другой, — наукой Нового времени.

Ученые Средних веков в Европе, так же, как и арабские ученые, не смогли выйти за пределы рамок, установленных Аристотелем якобы за полторы тысячи лет до них. Однако схоласты установили принципы научного метода. Так, Роберт Гроссетест (Большеголовый) (1175–1253) сумел сформулировать двойной метод разложения и составления, или индукции и дедукции так же ясно, как выразил этот принцип Исаак Ньютон 500 лет спустя.

Физика Западной Европы

Схоластика XI–XIII веков

В XI веке и Европа, наконец, начала проявлять склонность к занятиям науками. Вся ученость была здесь в руках церкви, поскольку издревле, как и везде, знаниями традиционно владели жрецы. Усложнение структуры общества, появление прослойки грамотных, склонных к размышлениям людей привели в конце концов к столь настоятельной потребности научного истолкования церковного учения, что знаменитый епископ Ансельм Кентерберийский (1033–1109) выразил, наконец, это общее стремление формулой: Credo ut intelligam, — верю, чтобы понимать.