Другая королева

Мой преданный друг, епископ Росский Джон Лесли, последовавший за мной в изгнание со словами, что не может спокойно оставаться дома возле пустого трона, пишет мне нашей тайной грамотой из Лондона. Он сообщает, что, хотя третье и последнее расследование, учрежденное Елизаветой в Вестминстере, не смогло обнаружить ничего против меня, французскому послу до сих пор не отдан приказ готовить мой отъезд в Париж. Он опасается, что Елизавета найдет предлог задержать меня в Англии еще на неделю, на месяц… Бог знает, на сколько еще! У нее терпение мучителя. Но мне приходится полагаться на ее дружбу, на ее здравый смысл – ведь она моя кузина и сестра-королева. Как бы я ни сомневалась в ней, пусть она бастард и еретичка, нужно помнить, что она написала мне с любовью и пообещала поддержку, что она прислала мне кольцо в залог моей вечной безопасности.

Но пока она колеблется и раздумывает, пока все это тянется, мой сын в руках врагов и в наставниках у него протестанты. Ему два года; что они ему обо мне наговорят, я вообразить не могу! Мне нужно вернуться к нему, пока его не отравили враждой ко мне.

Есть еще верные мне мужчины и женщины, и они ждут моего возвращения – я не могу заставлять их ждать вечно. Ботвелл, заключенный в Дании в тюрьму по нелепому обвинению в двоеженстве, сам станет готовить свой побег, заранее подумав о том, как освободить меня, ведь он решительно настроен воссоединиться со мной на шотландском троне. С ним или без него мне нужно вернуться и потребовать свою корону. Господь осенил мою жизнь десницей судьбы, я родилась, чтобы править Шотландией. Я не могу не принять вызов и не вернуть себе трон! Моя мать отдала жизнь[8], чтобы сохранить для меня королевство, я буду чтить ее жертву и передам ее своему наследнику, моему сыну, ее внуку, моему мальчику, Иакову, принцу Иакову, наследнику короны Шотландии и Англии, моему бесценному сыну[9].

Жду не дождусь решения Елизаветы. Не могу дождаться, когда она, наконец, соизволит действовать. Я не знаю, надежно ли охраняют моего сына, я даже не знаю, хорошие ли у него няньки. Его предатель-дядя, мой сводный брат, никогда его не любил. Что, если он приказал его убить? Я оставила мальчика с надежными опекунами в замке Стерлинг; но вдруг замок осадили? Я не смею сидеть и ждать, пока Елизавета заключит договор с моими врагами и отправит меня на поруки во Францию или прикажет укрыться в каком-нибудь монастыре. Я не для того сбежала из замка Лохлевен, чтобы бездействовать. Не для того вырвалась из одной тюрьмы, чтобы смирно ожидать, пока меня посадят в другую. Я должна быть свободна!

Никто не знает, каково мне. Уж конечно не Елизавета, которая, можно сказать, выросла в тюрьме, она была под подозрением с четырех лет. Она приучена к камере. Но я с одиннадцати лет привыкла к своим просторным покоям с тех пор, как я жила во Франции. Моя мать настаивала, что мне нужны свои комнаты, своя приемная, своя свита; даже ребенком я управляла своим собственным двором. Тогда, как и теперь, я не выносила ограничений; я должна быть свободна!

Посол заклинает меня сохранять мужество и ждать от него вестей. Но я не могу просто ждать. У меня нет терпения! Я – молодая женщина в расцвете здоровья, красоты и сил. Меня вынудили встретить двадцать шестой день рождения в тюрьме. Что они, по их мнению, со мной делают? Что я готова вынести, как им кажется? Меня нельзя заточить. Я должна быть свободна! Я королева, я родилась, чтобы повелевать. Они еще увидят: я – опасная и неукротимая узница. Они все увидят, когда я буду свободна.

1568 год, зима, Чатсуорт-хаус: Бесс

Секретарь Сесила пишет мне, что Мария, королева Шотландии, не приедет к нам в Чатсуорт, где я могла бы принять ее, как ей подобает: в большом доме с прекрасным парком, подготовив все необходимое для ее приема. Нет, она отправится в замок Татбери в Стаффордшире: одно из беднейших наших поместий, полуразрушенное, и мне придется перевернуть свою жизнь вверх дном, чтобы превратить эти развалины в нечто, достойное королевы – прямо посреди зимы.

«Если бы вашего мужа и господина удалось убедить увидеть все свидетельства против нее, ее можно было бы уже с позором вернуть в Шотландию, – пишет Сесил в постскриптуме, и слова его сладки, как недозрелое яблоко. – Тогда все мы могли бы спокойно отдохнуть в преддверии этого Рождества».