Другая королева

Я должна была это предвидеть. Должна была подготовиться к его бесчестности. Он узурпатор, он сверг меня с моего собственного трона, он – бастард, зачатый по ошибке моего отца, я должна была догадаться, что он не захочет, чтобы истинная королева возвращалась. Что я могла сделать, кроме как оттеснить, сместить и, как только смогу, обезглавить его?

От потрясения я заболеваю. Я не могу перестать плакать. Я ложусь в постель и в отчаянии и ярости пишу Елизавете, что мой брат лжив насквозь, он – дитя, зачатое в похоти, по ошибке, и из-за позора его дурно воспитали. Потом я вспоминаю, что она сама бастард, зачатый по ошибке, и тоже занимает мой трон; я рву письмо и медленно, с болью, сочиняю нечто более подобающее и исполненное любви, и прошу ее – пожалуйста, пожалуйста, – быть доброй, быть честной, защитить мои права, права сестры-королевы и родственницы, прошу как единственную женщину в мире, которая может понять мою мольбу и посочувствовать ей.

Боже милосердный, пусть она услышит меня и поймет, что должна, во имя света небесного, во имя чести помочь мне! Она не может позволить, чтобы меня сбросили с трона, превратили в ничто. Я трижды королева! Я ее кузина! Неужели я должна окончить свои дни под домашним арестом, искалеченная болью и ослабевшая от слез?

Я отпиваю слабого пива из бокала, стоящего у кровати, и беру себя в руки: не может такого быть – не может. Господь избрал меня и призвал быть королевой; меня не могут одолеть. Я звоню, чтобы пришла Мэри Ситон.

– Посиди со мной, – говорю я, когда она приходит. – Меня ждет долгая ночь. Мои враги строят против меня козни, а друзья ничего не делают. Мне нужно написать письмо.

Она ставит у огня табурет, накидывает на плечи шаль. Она будет со мной столько, сколько нужно. Я сажусь в постели, несмотря на боль в боку, и пишу снова, используя тайную грамоту, чтобы побудить моего нареченного, герцога, сказать Елизавете, что мы сговорились пожениться и что все лорды ее страны поддерживают эту помолвку. Я пишу нежно и ласково, уговаривая его быть смелым, когда фортуна от нас отвернулась. Я не говорю о своем благе, я всегда пишу о «нас».

Если только он выстоит, у нас все получится. Если только он убедит Елизавету поддержать этот брак и нас, тогда договор будет заключен. Морею может не нравиться мое возвращение, особенно при сильном супруге, но он не может отказать, если Елизавета станет на мою сторону. Боже милосердный, если только она исполнит свой долг и будет доброй кузиной Томасу Говарду, доброй кузиной мне, тогда я вернусь на престол и все наши беды кончатся. Боже милосердный, как может она не поступить со мной по справедливости? Любой монарх Европы протянул бы руку, чтобы спасти меня. Так почему не она?

Потом я пишу единственному человеку в мире, которому могу верить:

Ботвелл, приезжай, прошу, прошу, приезжай.

Мари

1569 год, сентябрь, поместье Уингфилд: Джордж

Как раз когда у меня и так столько причин для беспокойства (королева Шотландии больна от тоски, двор ничего не объясняет; на мои письма не отвечают, потому что двор переезжает, и моим посыльным приходится гоняться за ним по половине Англии, а потом им говорят, что сегодня королева не занимается делами, но можно подождать), как раз тут приходит мой управляющий и говорит, что по долгу, который числился за мной много лет, вышел срок и я должен выплатить две тысячи фунтов к Михайлову дню.

– Так заплатите! – нетерпеливо отвечаю я.

Он поймал меня по пути к конюшням, и я не в настроении откладывать дело.

– Поэтому я и пришел к вам, милорд, – неловко говорит он. – Здесь, в Уингфилде, недостаточно средств в сокровищнице.

– Так пошлите в другой дом, – говорю я. – Там должны быть деньги.

Он качает головой.

– Нет?

– Год вышел дорогой, – деликатно поясняет он.

Он больше ничего не говорит, но это та же старая песня, которую поет мне Бесс: траты на королеву и то, что двор их не возмещает.

– Мы не можем продлить долг еще на год? Просто чтобы дождаться поступлений? – спрашиваю я. – Когда все вернется к обычному положению вещей?

Он колеблется.

– Я пробовал. Условия хуже, нам придется платить больше процентов, но это можно сделать. Они хотят леса на южном берегу реки в обеспечение.

– Так сделайте это, – быстро решаю я.

Я не могу позволить делам тревожить меня, а это – временная трудность, пока королева не выплатит нам то, что задолжала.

– Продлите долг на год.

1569 год, сентябрь, поместье Уингфилд: Бесс

Я получила письмо от моего сына Генри, внимательного наблюдателя, который мне обо всем сообщает. Двор в летних разъездах, которые превратились, похоже, в путешествие из ночного кошмара, со всеми его подозрениями и западнями. Лето прежде было зенитом придворной жизни, когда мы были молоды, счастливы и влюблены, когда охотились и танцевали всю ночь. Страх погубил все, мы сами разрушили нашу радость, нашим врагам и делать ничего не нужно. Можно не угрожать нам гибелью из-за границы, мы уже боимся собственных теней.