Другая музыка нужна

На вежливое «изволите быть» долговязый ничего не ответил. Звучало оно, в сущности, слишком любезно, даже для управляющего домом, но г-н Фицек и в полусне выражался осторожно: вдруг это не старший дворник, а кто-нибудь из служащих торгового агентства вынырнул из ворот? «Ведь их как собак нерезаных! Отсюда до самой Буды всех не перевешать, — подумал он. — Да и вообще от кого чают, того и величают, а денег это не стоит!»

— Управляющим домом изволите быть? — повторил г-н Фицек, который оккупировал порог.

— Не изволю! — ответил прислонившийся к стене сухопарый мужчина и бросил, не поворачивая головы: — Передо мной — двадцать один. За мной — двое. Вы двадцать пятый.

— Что? Так когда же вы пришли? — с отчаянием воскликнул Фицек.

— Сразу же, как войну объявили.

Долговязый даже сейчас не повернулся к Фицеку. Видно, тоже не выспался, а может быть, просто принадлежал к породе невеселых людей.

— Вот как? — машинально произнес Фицек, и сонливость его как рукой сняло. — Вот как? — Он задумался. Покинуть занятое на пороге место — тут он как-никак первый — или не покидать? Удастся отстоять его от тех, кто раньше пришел? Да и вообще, правду ли говорит этот повернувшийся к нему спиной верзила?

— А где же остальные? — строго спросил г-н Фицек.

— На лестнице вповалку лежат. Когда двадцать шестой подойдет, и вы можете смыться туда. Только не забудьте спросить, кто перед вами, а то семьдесят седьмым будете.

Фицек тяжело поднялся.

— Сапожник? — спросил он.

— Портной.

— Тоже неплохая специальность.

— Угу, — буркнул незнакомец, по-прежнему уставившись в одну точку.

— Меня зовут Ференц Фицек. А вас?

— Венцель Балаж.

— Я сапожник.

— Очень хорошо.

Чтобы убедиться в правдивости слов долговязого портного и не просчитаться, Фицек, бросив: «Сейчас приду», — юркнул в темное парадное, а оттуда в кромешную тьму лестницы. И в самом деле тут же наткнулся на людей, лежавших вповалку на ступеньках. Фицек вернулся на улицу, сел опять на пороге. Но теперь примостился с краешка.

— Вы мастер?

— Мастер! — послышался ответ, краткий, словно удар по сухой доске.

Чтобы расположить к себе угрюмого портного, г-н Фицек завел с ним беседу на семейную тему: пусть, мол, хоть в этом вопросе возьмет он верх, раз уж очередь прозевал.

— Дети у вас есть?

— Этого добра хватает!

— У меня шестеро.

— А у меня девять, — равнодушно кинул портной.

Г-н Фицек проглотил и это.

— У меня десять было, да четверо померло.

— Сорок процентов выходит.

— Что-о? С каких это пор? — спросил г-н Фицек, недоверчиво разглядывая странно отвечавшего угрюмого собеседника.

— Испокон века. Впрочем, у меня их было пятнадцать штук, но шестеро померло. Тоже сорок процентов.

«Для него все сорок процентов», — подумал сапожник Ференц Фицек, все беспокойнее разглядывая лицо портного Венцеля Балажа.

— Ну, положим. Зато у меня все мальчишки и только одна девочка.

— Это выходит восемьдесят четыре процента, — послышался ответ угрюмого портного.

Г-на Фицека оторопь взяла. «Он, видно, того! Рехнулся малость!» И хотел уже ответить, но услышал, как к ним кто-то быстро приближался.

— Опоздал! — запыхавшись, выпалил незнакомец. — Думал, первый буду, а вышло — третий. — Он укоризненно покосился на Балажа и Фицека, будто они перехитрили его.

Портной не ответил. Вновь пришедшим занялся Фицек.

— Вы — двадцать шестой! — сообщил он. — Остальные там, на лестнице, лежат. Спросите лучше, как меня зовут, не то вовсе шестьсот семидесятым будете. Подождите следующего, потом можете тоже войти — соснуть малость.

— Да ведь еще только без пятнадцати шесть, — простонал несчастный.

— Ну и что же?.. Это сорок процентов! — бросил г-н Фицек и, рассмеявшись, шмыгнул в парадное.

Чтобы разжиться местечком, он ощупью пополз между людьми, лежавшими как сельди в бочке, и кое-как устроился. Он быстро согрелся, но заснуть не мог. Длинный сухопарый портной так и тянул его к себе. Быть может, потому именно, что все время говорил одни неприятности. Фицеку захотелось с ним еще потолковать. Он выбрался из кучи людей и снова вышел на улицу.

— Ну, какие еще новости? — спросил он.

— Призывать будут! — ответил угрюмый портной.

— Когда?

— В январе.

— Кого?

— С тысяча восемьсот семьдесят пятого по тысяча восемьсот девяносто четвертый.

— Я родился в восемьсот семьдесят первом, — ликуя, сказал г-н Фицек, — а мой сын — в восемьсот девяносто пятом.

— Летом и его призовут!

— Покуда до нас дойдет черед, и война окончится.

— Не окончится. Сами знаете, иначе не стали бы работать на этих. Освобождение хотите получить.

— И то верно, — согласился Фицек и вытащил из кармана огрызок сигары. Осторожно помял его. Вынул спички. — Закурите и вы, — предложил он и, не зажигая спички, приготовился ждать, пока вынет сигарету Балаж.

— Натощак не курю, — ответил портной.

— Я тоже. Но когда такие добрые вести приносят…

— Да, я и сам семьдесят первого года, — кивнул портной и без всякого перехода спросил: — Скажите, вам какой материал дают на башмаки?

— Какой? — Фицек пожал плечами. — На заготовку — барахло. На подошву — стельку.

— А нам на солдатские штаны белое полотно суют, по четыре кроны метр. Покрасят в серый цвет, и бери.