Другая музыка нужна

— «Деревня Пецел… — Один диктовал, другой писал. — Илоне Фекете… Один». Есть? Следующий: «Дебрецен. Главная улица. Петеру Надю… Три…» Есть? — «Один» заменяло «смертью храбрых»; «два» — «ранен» и т. д. Так выходил из положения диктующий, чтоб облегчить себе работу. На одной стороне типографским способом отпечатанной открытки стояло: «Императорско-королевская военно-полевая почта… Бесплатное. Адрес». «На другой стороне: «Фамилия… Звание… Погиб смертью храбрых… ранен… попал в плен… пропал без вести…» И в скобках: «Лишнее вычеркнуть». Ниже: «Воинское командование. Подпись…» В самом низу — две большие буквы: «М. П.», что означало «Место печати», — сюда ставилась печать корпуса.

На вошедших подпоручика Эгри и капрала Новака никто не обратил внимания. Окинули беглым взглядом и, убедившись, что чины фронтовиков невысоки, притворились ужасно занятыми людьми.

Эгри вторично приложил руку к козырьку и спросил:

— Где я могу найти командира корпуса? Мы с фронта… Где мне его найти?

— Подождите, господин подпоручик! Вы же видите, что все мы заняты.

И снова зазвучало еще громче, с еще большим рвением: «…семьдесят два килограмма телятины… тридцать два фазана… шестнадцать килограммов конфет… ранен погиб… Карцаг… Площадь Лайоша Кошута, 4… вдове Галамбоши… Сын… поручик… три… двести девятнадцать килограммов подошвенной кожи… два… один… Будапешт, восьмой район, улица Магдолна».

Эгри и Новак ждали.

Наконец какой-то интендантский офицер встал, подошел к Эгри, выслушал его донесение (усердно работавшие офицеры побросали работу и все обратились в слух), взял бумажку и повертел ее в руках.

— Хорошенькое дельце! — заметил интендантский офицер. Остальные закивали. — Слыхали мы о нем…

Он поинтересовался подробностями и сказал:

— К нам это не относится.

Сел на свое место, и опять зазвучали отрывистые, как команда, слова: «…мясо, телячья кожа, один, два, Печ, улица Кишфалуди…»

— Знаем, что не к вам относится, — не выдержал Новак. — Мы же спросили вас, где штаб корпуса. Так не скажете, где он?

— Ишь ты! Капрал! Хорошенькое дело! — заговорил какой-то интендантский поручик. — Maul halten![18] Зайдите в тот дом! — крикнул он возмущенно и в окно канцелярии указал на дом. — Хорошенький батальон!..

12

После нескольких часов ожидания — командир корпуса обедал, потом отдыхал — Эгри был, наконец, допущен к нему. Новаку не позволили войти даже в здание.

С краю громадного письменного стола командира корпуса примостился вызванный по такому случаю военный судья. Эгри передал ему бумагу. Он стоял так «смирно», как еще никогда в жизни, надеясь, что хоть этим да поможет делу.

Эгри был убежден, что не утвердят такое скоростное решение. Подпоручик смотрел на шумно прославляемого газетами генерала, который сидел, навалившись на огромный письменный стол. Военный судья был весь подтянутый, даже усы у него торчали стрелками. Огромный генерал был полной его противоположностью. Обычно дети лепят такие фигуры из глины. Большой шар — туловище, на нем маленький шар — голова, на маленьком шаре спичкой проколоты две дырки — глаза; проведена вертикальная линия — нос; под ней горизонтальная — рот; с боков прилеплены толстые полулуния из глины — уши. Если шарик чуточку сдавить, горизонтальная линия растягивается в улыбку, а дырки становятся овальными, выражая удивление.

Командир корпуса, сопя, прочел документ от начала до конца. Эгри, совсем вытянувшись в струнку, попросил, чтобы ему разрешили, и как командиру роты и как юристу по образованию, рассказать про некоторые важные обстоятельства дела. Рот генерала растянулся, глаза вытянулись в овалы. Он удивленно посмотрел на Эгри, но разрешил.

— В список попали ни в чем не повинные солдаты, — начал Эгри, — так что…

Военный судья перебил его, спросив легким светским тоном:

— Откуда вам известно, господин подпоручик, кто из них виновен и кто из них невиновен? Разве вы присутствовали при этом?

— Нет, — ответил Эгри, повернувшись в четверть оборота к военному судье и продолжая стоять «смирно», — но часть приговоренных к расстрелу солдат пришла вместе со мной на место преступления, чтобы…

— Может быть, — небрежно бросил военный судья, ходивший в чине капитана, — но офицер его величества короля и императора не имеет права сомневаться в словах другого офицера его величества короля и императора, пока… — И он кинул взгляд на генерала. — Эти, согласно вашему утверждению, ни в чем не повинные солдаты, — монотонно продолжал военный судья, — на мой взгляд, могли участвовать в преступлении… потом притвориться, будто и знать не знают ни о чем. Девочка скончалась, а мать не могла запомнить столько лиц. Кто возьмется, господин подпоручик, установить что-либо при этих обстоятельствах?.. Такую канитель может позволить себе только гражданский суд. А мы, — продолжал он небрежно, — на фронте, господин подпоручик. Расстрел каждого десятого я считаю абсолютно законным. Другого выхода нет.