– За ночь прошли две трети соколиного полета. Ветер, хвала Сеннаму, попутный, люди бездельничают. На «Одиссаре» подрались твой человек и мой; у твоего царапина на ребрах от ножа, а мой, гнилое семя, лежит с отбитой задницей и свернутой скулой. На «Сириме» аххаль госпожи, этот голосистый Цина Очу, вывалился из хогана, подвернул ногу; ну, лекарь ее вправил. С верхней реи «Арсоланы» видели морского змея. Здоровый, триста локтей длиной, и с гребнем, как парус тино… – ОКаймор помолчал, огладил перевязанный бок и, выпустив в небо пару сизых колечек, добавил: – На палубах «Тофала» и «Кейтаба» все тихо, светлорожденный. Ни споров, ни драк, ни краж.
Степенно кивнув, Дженнак опустился на пальмовую циновку. Похоже, дел сегодня будет невпроворот, мелькнуло у него в голове.
– Из-за чего подрались два недоумка на «Одиссаре»?
– Играли в фасит. Мой парень сжульничал, подбросил палочку цветов Коатля. Твой заметил, отдал проигранные чейни, а после добавил еще – кулаком в глаз. Ну, тут мой обиделся и пошел махать ножиком… Но твой, клянусь клювом Паннар-Са, сильно его не бил! Только пятками по заднице.
– Пусть добавят, – велел Дженнак. – За то, что выхватил нож. Бить по правой руке фаситной палкой – той самой, цветов Коатля. Бить, пока палка не станет цветов Одисса. Но костей не ломать!
– Справедливо! – согласился О’Каймор. – А твоему что?
– Бить его нельзя, воинов Очага Гнева у нас не бьют. Да и побоев он не заслужил, ибо оружием в драке не пользовался. Однако виноват! Забыл пословицу про кейтабцев.
О’Каймор вытащил скрутку и ухмыльнулся, растянув рот чуть ли не до ушей.
– Это верно! Кейтабцу только покажи серебро! Останешься без серебра и без шилака!
– Без серебра… – протянул Дженнак. – Пусть так и будет! Проигранное моим человеком останется у твоего.
– Справедливо! – опять повторил тидам. – Одному палки и чейни, а другому пустая сума… В назидание! Справедливо!
– Что до Цина Очу, – начал Дженнак, – то с чего бы ему вываливаться из хогана? Человек он в летах, но крепкий. Может, кто его подтолкнул? К примеру, Паннар-Са?
Можно сказать и так, благородный господин, можно сказать и так. Ар-Чога передает с «Сирима»: мол, вышел вчера жрец на балкон, чтобы сотворить Ночное Песнопение, воздел руки к луне и звездам, вдохнул воздуху, напрягся-а тут корабль покачнуло. Он и полетел вниз. Хорошо, не головой! И хорошо, что не за борт! Может, переселить его в нижний хоган? Пусть поет с палубы!
Дженнак покачал головой:
– Нет, так не годится, почтенный. Госпожа Чолла говорила мне, что в Арсолане положено славить богов с возвышенного места.
– А если он снова свалится? Нехорошо, мой господин, когда жрец падает, творя священное Песнопение! Люди подумают, дурная примета!
– Пусть лекарь присматривает за ним. Привязывает веревкой, коль есть нужда, – распорядился Дженнак. – Передай! И насчет драчунов тоже!
Тидам кивнул, подозвал сигнальщика, и вскоре над водой , рассыпалась звонкая дробь барабана. Барабаны с остальных четырех судов откликнулись: оба приказа были поняты и приняты к исполнению. Дженнак уже немного разбирал морской кейтабский код; память у него была хорошей, а слух привычен к грохоту била по упругой коже.
– На сегодня ты всех рассудил, светлорожденный, – заметил О’Каймор и потянулся к ящичку, стоявшему у правого его колена.
«Рассудил! – подумалось Дженнаку. – Не хуже, чем братец Фарасса!» На миг щекастая физиономия главы глашатаев мелькнула перед ним в ореоле из белых соколиных перьев, сменившись мертвым лицом Вианны. Он отогнал оба видения. Смысл их был понятен давно: боги предупреждали его об опасности, о том, что, пока жив Фарасса, он, Дженнак, может последовать за возлюбленной в Великую Пустоту. Собственно, тот случай в Хайане…
Он покосился на перевязанный бок О’Каймора, но тидам словно не заметил его взгляда. Вытащив из ящичка табачную скрутку, он протянул ее Дженнаку:
– Позволь угостить тебя, светлорожденный!
То была привычная часть утреннего ритуала: О’Каймор пытался соблазнить его, а Дженнак отвергал соблазн. Особого смысла в том не было; многие воины-одиссарцы уже переняли кейтабскую привычку, и многим она пришлась по вкусу. И скоро с Островов начнут привозить в Серанну новый товар – такие вот коричневые палочки из туго скрученных листьев. Кейтабу – доходы, Одиссару – расходы!
– Отведаешь вина? И рыбы? – Тидам повернулся к кувшину. – Или хочешь мяса? Я прикажу…
– То, что растет на земле, полезней того, что бегает по ней, – усмехнувшись, произнес Дженнак. – Утром положено не пить вина, а есть маис, тыкву и ананас, томаты, бобы, орехи либо земляные плоды. Ну, в крайнем случае, грудки керравао да запеченных в панцире черепах.
Поглаживая перевязанный бок, О’Каймор уставился на него.
– Клянусь веслом и мачтой! И кто же такое сказал?
– Мой жрец, почтенный Чоч-Сидри!
– Вот он пусть и трапезует тыквой да орехами, – тидам протянул Дженнаку чашу. – А мы, хвала Шестерым, не жрецы!