Другая половина мира

Внезапно за его спиной раздался гулкий грохот, словно молоты застучали по наковальне. Не оборачиваясь, он понял, что сошлись наставники; видно, тайонелец, учитель Эйчида, принялся обламывать свой клинок и топор о железный посох Грхаба. Затем грохочущие звуки словно бы ускользнули из его сознания, слившись с протяжным посвистом ветра и гулом волн; этот монотонный шум служил теперь фоном, на котором выделялся лишь лязг и скрежет его клинков. Сейчас он не думал ни о нежных губах и шелковистой коже Вианны, его милой пчелки-чакчан, ни об отце, ни о братьях и родичах – из коих не все были ему друзьями; клинки Эйчида танцевали перед ним, ткали серебристую паутину, и сквозь нее мгновенными вспышками просвечивал смутный отблеск грядущего – все тот же истоптанный желтый песок со светло-алым пятном крови и оружием, валявшимся в стороне. Меч… Прямой или слегка изогнутый? Этого он разобрать не мог.

Как и ожидалось, Эйчид оказался великолепным бойцом, кецалем среди воителей, настоящим Сыном Волка. Он с одинаковой ловкостью действовал и правой, и левой рукой; острия его клинков мелькали, подобно пляшущим в воздухе мотылькам, угрожая то плечу, то груди, то бедру Дженнака. Тот отбивал выпад за выпадом, затем атаковал сам, прощупывая оборону тайонельца и не находя в ней изъянов. Конечно, на ошибку Эйчида пока рассчитывать не приходилось: они сражались недолго и были еще полны сил. Оба рослые, длинноногие, с могучим разворотом плеч, они кружились и кружились на золотистом песке, то отступая на шаг назад, то придвигаясь ближе к противнику – словно в затейливом танце, стремительным фигурам которого аккомпанировал мерный свист и звон стали.

Внезапно Эйчид отскочил и замер в классической стойке угрозы: правый клинок выставлен вперед под углом, левый опущен и слегка отведен в сторону. Виски его оросились первыми капельками испарины, но взгляд зеленых глаз сделался холоден и жесток, как у лесного волка, скалившегося на его груди. Каким-то шестым чувством Дженнак вдруг понял, что разведка закончена; теперь им предстояло схватиться всерьез. То пятно крови на песке, что смутно маячило перед ним… Чьи жилы извергли влагу жизни? Усилием воли он прогнал непрошеное видение и стиснул челюсти, бросив мгновенный взгляд влево – туда, где сражались старшие бойцы. Грхаб наступал, вращая свою железную палицу над головой; тайонелец медленно пятился назад, воздев к безоблачным небесам топор – видно, пытался защитить голову от удара. Плечо северянина было окровавлено.

Эйчид прыгнул, словно лесная кошка; один его клинок метнулся к горлу Дженнака, другой просвистел на волос от колена. Отпрянув, Дженнак счастливо избежал выпада в ноги и принял колющий удар на свой браслет. Левая рука его чуть повернулась, отработанным движением придерживая вражеское лезвие между шипами; усилив нажим, он ощутил твердое сопротивление стали и понял, что острие ему не сломить. Кованные в Тайонеле клинки не отличались гибкостью, однако были тяжелы и прочны, так что перешибить их мог лишь боевой посох – да и то, если размахивал им богатырь вроде Грхаба.

Проведенный опыт стоил Дженнаку кое-каких потерь – левый клинок Эйчида добрался-таки до его бедра, прочертив над самым коленом кровавую полоску. Прав был наставник – северянин действовал левой рукой чуть быстрее, чем правой, и об этом не стоило забывать!

Резкая боль обожгла Дженнака, и, покосившись вниз, он увидел алые язычки крови, лизавшие колено. Но еще обидней был мгновенный всплеск торжества в зеленых зрачках тайонельца; чудилось, Эйчид говорил взглядом: ну, теперь ты мой! Мой!

Отскочив, Дженнак скрипнул зубами; его смуглые щеки залились гневным румянцем. Теперь он ненавидел Эйчида – так, как положено ненавидеть врага. Ярость, однако, не сделала его опрометчивым; Грхаб учил, что ее опаляющий огонь следует направлять в мышцы, а не в голову. Руки и ноги должны работать, гнев ускорит движения, прибавит силы; голова же пусть остается холодной. Победу приносят не только телесная мощь, выносливость и искусство владения оружием, но и хитроумие, разум, умение рассчитать наперед, где и на чем споткнется соперник, – и в тот миг, когда это случится, он должен налететь на острие меча.

Руководствуясь этим правилом и безмолвно взывая к Одиссу, Дженнак ринулся вперед. Выпады его были стремительны и точны, и вскоре ребра Эйчида тоже украсила длинная царапина – правда, не очень глубокая. Лоб северянина покрылся потом, он отступал, с трудом выдерживая навязанный темп боя, но в глазах его не мелькало ни тени страха – как, впрочем, и торжества. Зеленые, словно изумруд, они оставались спокойными, уверенными, безжалостными, и Дженнак внезапно сообразил, что тайонелец собирается его измотать.