Другая половина мира

Унгир-Брен покосился в стоявшее у ложа зеркало, затем – на своего потомка, в чьих жилах светлой крови не хватило бы напиться муравью. Сидри был невысок, крепок и отлично сложен, как и он сам, но слишком смугл, с глазами карими, а не цвета изумруда, с широковатым носом и тонкими губами; чуть выступающие скулы и упрямый подбородок выдавали происхождение от кентиога. И все же, решил аххаль, разглядывая его, они с Чоч-Сидри – фасолины из одного стручка. Пусть не из одного– из соседних! Они похожи, как пара маисовых початков в поле, как две раковины на берегу – чуть разного цвета, но одинаковых размеров и формы. Опытный взгляд, возможно, и подметит отличие, равнодушный скользнет мимо… Впрочем, какая разница? Для задуманного им – хвала Кино Раа и древней магии Серанны! – полного сходства и не требовалось.

Еще раз оглядев молодого жреца с головы до пят, Унгир-Брен довольно хмыкнул, кивнул на циновку рядом с собой и приказал:

– Садись! Еду принесешь потом. А сейчас садись и слушай, Сидри! Ибо хочу я поручить тебе, сын мой, важное дело – из тех, что не доверишь чужому человеку. Да и не всякому близкому тоже…

* * *

Хайанский Дом Страданий стоял за городской чертой, прямо у тракта Белых Камней, в том месте, где дорога, проложенная вдоль речной излучины, круто сворачивала на север. С высокой насыпи путник мог рассмотреть крутые склоны большой двухъярусной насыпи, засаженном колючим ядовитым кактусом, и возвышавшиеся над ними постройки из бурого камня; зрелище это напоминало всем покидающим столицу или идущим в нее, что Закон не дремлет, что всякой провинности определена своя кара и что судьи Удела Одисса, в отличие от богов, не склонны к милосердию. Кары, которыми они распоряжались, были таковы: за неуплату налогов – штраф от пяти до пятисот серебряных чейни, палки и бичевание спины да ягодиц; за оскорбление словом или действием – штраф до ста чейни плюс частичное либо полное погружение в яму с жалящими муравьями, завезенными из Р’Рарды: за разбой, опасное членовредительство и убийство – пруд с кайманами. Список преступлений и кар был невелик, ибо в одиссарских землях не встречалось ни богохульников и святотатцев, ни посягающих на власть вождей своих Очагов, равно как и похитителей чужого. Понятие о воровстве, прежде незнакомое одиссарцам, приплыло с Островов, и порок этот, считавшийся сугубо кейтабским, в Серанне пока что не привился. Земли Одисса были еще просторны и богаты, воды – изобильны, и только полный недоумок и ленивец, подобный черепашьему яйцу, не сумел бы прокормиться в лесах, в полях или у рыбных озер и речек. Но ленивцы среди людей Пяти Племен встречались столь же редко, как и черепашьи яйца в гнездах соколов; в Одиссаре всякий человек, воспитанный под властью Клана или Очага, чтил заветы богов, своего ахау и свой Кодекс.

Однако преступления все-таки свершались – по людскому неразумию, незнанию, упрямству, гордыне либо вспыльчивости. И потому был бич, были твердые палки из дуба и гибкие – из ивы, были жалящие муравьи и пруд с кайманами. Огня, впрочем, не применяли, как и пыток острым железом. Такое считалось варварством, достойным лишь меднокожих дикарей, обитавших в Лесных Владениях, Стране Озер или Краю Тотемов; помимо того, железо и сделанные из железа клинки, топоры и копья предназначались для битв, а не для казней. Зачем поганить благородную сталь, когда зубы кайманов приводят точно к такому же результату? Разумеется, смерть в их челюстях была мучительней усекновения головы, но каждому времени и месту свои нравы. К тому же кайманы-людоеды были неплохо обучены и не терзали своих жертв: быстро перекусывали им шею, оставляя все прочие забавы своим собратьям, что встретят казненных грешников на долгом пути в Чак Мооль.