Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой

Насилие? — спрашивает она, пытаясь сохранить беспристрастность.

Нет. Не противно, пока даже не надоело.

Ну может быть, неприятное чувство — отодвинутое подальше, запрятанное поглубже, замаскированное.

А внешне — полный восторг. Кругом большущие плакаты — муниципалитет агитирует читателей. За год библиотечный фонд вырастет до двадцати тысяч томов. Предусмотрена фонотека. В уютном уголке советник по культуре намерен организовать встречи с писателями.

Вечером — торжественное открытие библиотеки, играет городской струнный квартет, советник выступает перед гостями с речью.

Наша библиотека, говорит он, должна стать для читателей родным домом. Он благодарит Паулу и ее помощницу за самоотверженную работу.

Фройляйн Фельсман стоит у Паулы за спиной; ее гладкое, почти без морщинок лицо прячется в тени, Паула отступает чуть в сторону, и фройляйн Фельсман протягивает руку для пожатия. После обеда складные стулья из бежевого пластика расставлены ровными рядами, чтобы гостям было удобно следить за церемонией.

Тут и там мелькают поношенные темные костюмы — репортеры местных газет бесшумно снуют по залу. Советник по культуре все-таки не удержался от намека, хоть и не собирался говорить об этом публично: Паула, конечно, женщина, но они не жалеют, что выбрали именно ее. Затем скромное угощение: бутерброды, вино. На случай похорон в шкафу у репортеров висят черные галстуки.

Мимоходом Паула отмечает: фройляйн Фельсман совершенно счастлива. Жуя бутерброды и потягивая вино, Паула раздумывает об этом здешнем счастье, вернее, о гордости, в которой сама себе отказывает. Наглядные итоги проделанной Работы. Вот же они, тут: книги, стеллажи, ну и ковровые полы, за которыми легко ухаживать.

У входа, справа от стеклянной двери, скульптура — мать и дитя. В зале — веселые, возбужденные люди, привыкшие относиться друг к другу по-приятельски. Книжные пожертвования от прихожан фройляйн Фельсман добросовестно сдала Пауле. Да, поработали на славу. Паула молодчина. Кивок, чужая рука, словно невзначай легшая на плечо, мимоходом, по-отечески. Ни малейшего повода для беспокойства.

Среди стеллажей читального зала, там, где выставлены справочники по всемирной истории, Паула натыкается на ландрата. Со спины вылитый «веселый крестьянин». А на деле — ровесник Паулы. Молодое поколение, новые кадры. Его, видно, смущает, что за спиной кто-то есть. Когда он поворачивается, на лице у него высокомерная улыбка — никаких фамильярностей.

Солидно, говорит он, весьма солидно.

Пока мы только начинаем, говорит Паула.

Может быть, даже слишком солидно, продолжает он. Поймите меня правильно, я имею в виду не сам Д., а аграрный уклад здешнего края. Близость земле. Исстари крестьянское население.

Наконец все позади, и Паула собственноручно наводит последний блеск. С малых лет от нас неукоснительно требовали чистоты под партами: ведь дома тоже не швыряют под стол апельсиновые корки. Неопрятные девочки авторитетом не пользовались. Паула носила в будни клетчатое платье, а после уроков меняла его на другое, более старое. Остроносых туфель на каблуках Паула не надевала никогда. Ботинки монахинь по утрам сверкали, надраенные черной ваксой.

После торжеств Паула уходит из библиотеки последней. Д. точно вымер.

Паула сует ключ в замок, размышляя об уже описанных и еще ждущих описания женщинах, которые вместе с мужем получали своего рода ключ ко всему в доме. Право пользоваться домом и следить за тем, чтобы не нарушался мир и покой. Школьных порядков Паула не нарушала никогда.

У себя — она воображает, что эти две комнаты с кухней и ванной ее настоящий дом, — Паула обычно идет с востока, из кухни, на север: слева спальня, справа гостиная. Включает повсюду лампы. Сегодня ей хочется любви.

Сознание, что она работала не покладая рук, почти до изнеможения, и в конце концов добилась успеха, ничуть не утешает ее.

Поэтому она ищет утешения в другом. Пробуждает в душе нежность и ласку, будто этим можно размягчить толстую корку былых ощущений и проникнуть в суть своего «я».

Что там Фельсманша вчера говорила о многоликости счастья, если, конечно, допустить, что она счастлива.

Рассуждать вперемежку с бутербродами и то полными, то неполными бокалами вина о единственном и совсем другом счастье. Маркузе или Блох?[20] Нет, сказал обер-бургомистр (человек нервный, астенического склада, от Паулы он все время держится на некотором расстоянии), он считает, что покупка таких книг себя не оправдывает. Уборщицы спозаранку уничтожили последние следы праздника.

В самом деле, счастье. Она в самом деле счастлива, что выдает книги, — фройляйн Фельсман. После обеда придут первые читатели.

Предъявят документы, получат формуляры, заполнят карточки. Новые лица, множество молодых женщин, школьники.