Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой

Сердцевина не подпорчена. Только пятна на кожице выдают, что это — падалица.

Кто бы мог подумать, говорит коротышка советник, что вы с такой легкостью освоитесь в нашем городе. Ведь поначалу были опасения: дескать, вдруг вы из породы этаких завзятых спорщиков.

Но он за нее поручился. Старательная, эрудированная, вдумчивая — вот как он оценивает Паулу. Можно только поздравить себя с такой сотрудницей.

Нет, Паула никогда не была настолько наивна, чтобы принимать красивые слова за чистую монету.

Лицо и вся фигура фройляйн Фельсман прямо лучились немым удовлетворением, когда она сообщила, что советник по культуре желает побеседовать с Паулой.

В кабинете советника она застала и обер-бургомистра. Этот шьет свои костюмы на заказ, и сидят они лучше, чем у его советника. Только плечи у обоих одинаково подчеркнуты. С Паулой он держится строго официально.

Левые тенденции? — удивленно переспрашивает она.

Есть нарекания.

Роза Люксембург была коммунисткой, верно? — говорит обер-бургомистр.

Паула быстро догадалась о его беспомощности: он брал в руки только книжки с картинками, а ко всем прочим даже не прикасался, лишь украдкой пробежал глазами заголовки на корешках.

В мое время, говорит он сейчас, было значительно больше приключенческих романов. Но Молодежь, как видно, стала разборчивее.

Нет, это не вмешательство. Не регламентация. и тем более не допрос.

Паула хоть и не готова к таким нападкам, но может ответить цифрами. Чем-чем, а цифрами она всегда оперировала с легкостью.

Среди примерно четырех тысяч томов, составляющих отдел детской и юношеской литературы, говорит она, найдется максимум десяток книг так называемого левого толка. Что же касается произведений явно коммунистической направленности, то в предметном каталоге они так прямо и обозначены: тенденциозная литература. Что же тут неправильно?

У вас могут возникнуть неприятности с родителями.

В принципе все мы, конечно, на вашей стороне, уверяет обер-бургомистр. Только говорит он чуть громче обычного и, сам того не замечая, нервно тискает в кулаке собственный большой палец. Вспышек варварства нет и в помине.

А нравится ли Пауле здешняя жизнь?

Конечно, отвечает она, я люблю жить в деревне. Переехала сюда по своей воле. Спряталась в скорлупке, где все спокойно, все идет своим чередом, говорит она Феликсу. Пока на дворе день, кажется, будто жизнь тут еще не обкорнали, не выхолостили.

А ночью… что же, он сам говорил насчет кладбищенского покоя.

Так вот я и росла, говорит Паула, франконские деревни только чуточку тусклее, бесцветнее баварских.

О своей семье она почти не рассказывала, и Феликса это удивляло.

Нельзя же весь век быть пришпиленной к материнской юбке, заметила она однажды. Зато о младшем брате рассказывает охотно. По ее словам, он рано выплыл на вольный простор и удалился от берега намного дальше, чем рискнула она сама. Еще мальчишкой взбунтовался. Паула уверена: будь у отца хоть малюсенькая надежда, что сын когда-нибудь образумится, он бы нипочем не продал усадьбу.

Когда звонит мать и сообщает, что брат вернулся, Паула больше не отнекивается. На этот раз время у нее есть.

Сестра стоит на пороге, за спиной у нее, в передней, включен свет; лицо тонет в тени.

Это Феликс, говорит Паула и делает шажок в сторону, чтобы сестра могла увидеть его. Феликс протягивает руку, здоровается. Они входят в дом. Сумки им велено оставить в передней, у вешалки. Все семейство сидит в гостиной перед телевизором. Старый стоял в кухне, а этот — цветной. Прежде чем поздороваться с Феликсом, мать на миг прижимает руки к коленям. На экране — реклама какого-то стирального средства.

Приятно познакомиться, слышит Паула голос матери и обводит взглядом комнату: зять с дочкой на софе, а дальше — брат, встрече с которым она так радовалась.

Он не встает, только поворачивается в кресле, весело улыбается. Чем-то он отдаленно напоминает Феликса.

Садитесь же, говорит мать Паулы. В серо-голубом платье вид у нее отечный и нездоровый.

Сестра усаживает Феликса рядом с собой на софу. Девочка придвигается ближе к отцу.

Привет, Матиас! Паула быстрым движением ерошит брату волосы.

Позднее, за ужином — в честь Матиаса мать выставила обильное угощение, — Феликс сидит далеко от Паулы, между сестрой и ее дочкой.

Черный стал, как негр, говорит Паула брату, но выглядишь здорово.

Матиас поместился во главе стола, на отцовском стуле. В свое время он куда решительнее матери противился намерению Паулы стать не учительницей, а библиотекарем. Сам он читал только спортивный раздел в газете да грошовые романы с продолжением, сидел с ними в уборной, пока Паула не начинала стучать в дверь.

Вышвырнули нас, говорит он, и стройку прикрыли. Так-то вот: вчера на Персидском заливе, а нынче — у мамы в квартире.

Уйдя из дому, Паула особенно остро тосковала по брагу.