Другая половина мира

Он остановился, чтобы дать девушке передышку, медленно повернул голову, осматриваясь по сторонам. На востоке торчали растрепанные веера пальм, а над ними яркой лаковой зеленью блестели в солнечных лучах кроны похожих на магнолии деревьев; на западе тихо плескались волны, с шуршаньем набегали на песок, заботливо вылизывали его и откатывались назад. Между пальмами и морем изгибалась серповидная полоса песка, заваленного древними костями и чешуей, с двух сторон ограниченная скалами; берег этот казался челюстью гигантского змея с выбитыми и перетертыми в мелкую сероватую пыль передними клыками. Если не считать рокота волн, здесь царила мертвая тишина. Ни шороха не доносилось из леса, где остались сопровождавшие их одиссарские воины, молчали скалы и море, застыли недвижимо редкие облака, и лишь предвестник кружил в вышине, простирая длинные упругие крылья. Кружил, но к волнам не спускался и скорую бурю не пророчил.

— Пойдем! Я отдохнула, — прохладные пальцы Чоллы сжали его локоть. Дженнак вытер со лба пот, поглядел, прищурившись, на солнце, и расстегнул ремень с подвешенными к нему клинками и кинжалом.

— Сейчас… Прости меня, тари… Если ты не возражаешь… Жарко!

Он стянул плотную полотняную тунику, снял обувь и браслеты, оставшись в одном легком набедренном шилаке; бросил одежду на песок, а пояс с тайонельскими клинками повесил на шею. Странно, но Чолла следила за его разоблачением с одобрительной улыбкой, будто он сделал именно то, что требовалось, и в самое нужное время. Ее алое одеяние из шелка выглядело воздушным и легким и скорей холодило, чем согревало. Дженнак заметил, что ткань просвечивает в солнечных лучах, окружая стройное тело девушки розоватым ореолом; он видел смутные контуры высоких грудей, длинных стройных ног, стана, подобного пальме, хрупких плеч, округлых колен…

С трудом отведя взгляд, он махнул рукой и хрипло выдохнул:

— Пошли!

Издалека змей был прекрасен, словно воин в чешуйчатом стальном доспехе, прилегший отдохнуть на берегу. Вблизи же выглядел он устрашающе: гигантская полураскрытая пасть с изогнутыми клыками, встопорщенный гребень, мертвые побелевшие глаза, вывалившиеся из глазниц, чудовищные раны от впившихся в плоть камней… И запах! Запах! Морской змей медленно сгорал в погребальном солнечном костре, и труп его пах столь же отвратительно, как разлагающаяся плоть самого ничтожного червя.

Чолла, сморщив носик, выдержала недолго; полюбовалась чудищем и тут же отбежала на полсотни шагов, к валявшейся на песке тунике Дженнака. Потом позвала его:

— Иди ко мне, мой вождь! Тут запах незаметен! Мы можем сесть и поговорить.

— Обожди, тари. Если уж я пришел сюда, так не годится уходить без трофеев.

Он приблизился к змеиному хвосту, огромному, как колонна, подпирающая своды храма. Чешуя тут была помельче, и Дженнак, вытащив кинжал, ухитрился отодрать зеркальную пластинку размером в две свои ладони. Она оказалась довольно тяжелой, будто была отлита из серебра; почти плоская в середине, с загнутыми краями, похожая на небольшой поднос. Счистив лезвием ножа хрящи, еще не потерявшие упругость, Дженнак перевернул чешуйку и вгляделся в нее, словно в зеркало.

Его лицо, немного искаженное, всплыло в серебристой глубине: изогнутые темные брови, высокий лоб с чуть впалыми висками, гладкие скулы, прямой, строгой формы нос, твердая линия рта, широковатый подбородок… Глаза казались не зелеными, а серыми, да и в целом его туманное отражение выглядело старше — таким, каким он будет через десять или пятнадцать лет и каким сохранится еще на столетие. На целый век! В неизменном своем обличье, уже не юноши, но зрелого мужа… Он будет похож на Джиллора, отметил Дженнак и улыбнулся своему отражению.

Чолла вновь позвала его — каким-то напряженным странным голосом — и он торопливо сунул кинжал в ножны, а зеркальную чешуйку обмотал ремнем. Потом обернулся и замер.

Она сбросила свое одеяние из алого шелка, сняла повязку и стояла сейчас перед ним нагая, как девушка перед брачным ложем. Пряди черных волос струились по плечам Чоллы, ласкали грудь, неожиданно полную, с розовыми ягодами отвердевших сосков; живот ее был плоским, талия — тонкой и гибкой, переходившей в восхитительную округлость бедер. Ноги с изящными маленькими ступнями по щиколотку утопали в песке, но Дженнак знал, что ступня ее, от пятки до тонких пальцев, поместится в его ладони — так, как нежная плоть моллюска помещается в твердой и прочной раковине. Руки Чоллы были сложены на груди, но не затем, чтобы скрыть ее или поддержать упругую плоть, — скорее они лишь привлекали к ней внимание. Вот я! — словно говорила она; вот я! — звала ее кожа; вот я! — шептало лоно; вот я! — обещали глаза; вот я! — подойди и возьми! Насладись, как сладким плодом, сорви, как срывают с пальмы полный свежего сока орех, испей, как пьют молодое игристое вино… Сделай все это, но не забудь, какое сокровище тебе досталось!

Она и в самом деле была сокровищем — вот только чьим?