Другая правда. Том 1

Она уже была у Аллы, когда он пришел. И Владимир Юрьевич сидел тут же. Все трое оживленно обсуждали, с кем, когда и где лучше всего встретиться и поговорить, как построить разговор, о чем просить, что обещать взамен. Петр некоторое время не мог вписаться в общую беседу, сидел молча и наблюдал за девушкой, жадно ловя те моменты, когда она улыбалась. Интересно, что имела в виду Алла, когда говорила, что у Кати с мужем не все благополучно? И откуда, кстати, ей об этом известно? В субботу они даже знакомы не были, а уже в понедельник Алла продемонстрировала такую информированность… Впрочем, зачем об этом думать? Наверное, у них, у женщин, есть какие-то свои признаки, приметы, по которым они с первого взгляда распознают неблагополучие в личной жизни.

Наконец деловая часть «про бизнес и деньги» закончилась, перешли к вопросам информационного обеспечения, и Петр включился в беседу, кое-что объяснил, кое-что посоветовал, ответил на вопросы. Потом компания разделилась, Алла всегда как-то очень ловко умела устроить так, чтобы гости общались по двое, по трое, кому с кем интересно, но при этом сохранялось ощущение общности, одной компании. Петр давно это заметил, еще в те годы, когда встречался с Ксюшей, и они порой заваливались в гости к ее тетке чуть ли не всей группой, человек по восемь-десять. Хотелось бы знать, можно ли этому научиться? Есть здесь какие-то секреты, овладев которыми можно так же красиво организовывать большие группы людей, чтобы никому не было скучно? Или это дается только от природы и научиться этому нельзя?

Через десять минут негромкого разговора с Катей он почувствовал некоторое неудобство. Еще через десять минут — недоумение. И еще через десять — раздражение. Он не хотел слушать о больных детях, о неизлечимых заболеваниях, о страданиях самих детей и их родителей, о проблемах хосписа. Об умирании. Само слово вызывало в нем ужас и отвращение. Но Кате Волохиной интересно было говорить только об этом.

Он хотел говорить с девушкой об умных книгах, об интересных фильмах, обсуждать идеи. Катя же, как выяснилось, читала совсем мало и в основном в детстве, кино не любила и не смотрела, и общих тем, которые оказались бы приятны и привлекательны им обоим, все никак не находилось.

Единственным более или менее нейтральным пунктом разговора оказалась роза, которая была у Кати в руке во время аукциона. Петр спросил, что она означает, и Катя без тени смущения поведала о неизвестном поклоннике.

— Понятия не имею, кто это может быть, но мне всегда очень приятно, — говорила она. — Думаю, это кто-нибудь из родителей наших деток, которым мы помогаем на дому.

— Разве ты не хочешь узнать точно, кто это? — удивился Петр.

Ему, журналисту, привыкшему собирать факты и стремиться к точному знанию, было непонятно подобное равнодушие.

— Не хочу. Какое это имеет значение? Важно, что кто-то ценит нашу работу, признает ее важность. Паллиативная помощь умирающим и их близким на восемьдесят процентов состоит из моральной поддержки, но мало кто это понимает. Розы и есть такая же поддержка, только не для умирающего, а для меня.

Странная девица… Петр и сам не заметил, как мысленно назвал Катю девицей, хотя прежде всегда думал о ней как о «девушке» или «Кате».

— И давно тебе приносят эти розы?

— Давно. Почти год уже. Я всегда так радуюсь!

— А муж как на это смотрит? Или ты от него скрываешь своего поклонника?

На Катином лице отразились недоумение и даже как будто возмущение.

— Ничего я не скрываю! Муж знает, он тоже радуется за меня, ему приятно, что меня заметили и оценили.

— Неужели не ревнует? — не поверил Петр.

— Славик? Да что ты, он же умный и добрый, иначе я бы его не любила.

Наврала Алла насчет того, что не все благополучно в семейной жизни Кати Волохиной. А может, не наврала, а просто ошиблась. Конечно, история с розами — полный бред, поверить в который невозможно. Наверняка эта Катя с ее любовью к разговорам о чужих страданиях и смертях сама покупает себе по одному цветку, а всем впаривает байку про тайного поклонника, чтобы набить себе цену и выглядеть более интересной и значимой. Плавали, знаем.

Улыбка девушки уже не казалась Петру прелестной и обворожительной, лицо ее становилось в его глазах все более обыкновенным и даже почти некрасивым, а после в очередной, наверное, уже сотый раз произнесенного слова «умирание» он понял, что больше не выдержит ни секунды.

Ему захотелось сбежать.

И он сбежал. Быстро, трусливо и невнятно.

Он слонялся по улицам, пытаясь разобраться в собственных мыслях. Все не то, чем кажется. Все не так, как видится. Получается, что все — иллюзия. И выходит, что сушеная зануда Каменская права, что ли?