Но ведь он помогал в хосписе, был там волонтером после смерти братика. Не может совсем уж бессовестный, бессердечный человек добровольно и бескорыстно ухаживать за чужими тяжело больными детьми. Значит, Славик на самом деле добрый и хороший, он ведь хочет стать детским онкологом, чтобы помогать и спасать. Как же это совмещается с теми ужасными словами, которые он только что говорил? Назвал ее психованной идиоткой, но при этом еще вчера рано утром, собираясь на суточное дежурство, шепотом уговаривал жену заняться любовью, пока дети не проснулись. Катя сначала отказывалась, но он проявил завидную настойчивость и все-таки затащил ее в ванную и закрыл дверь на задвижку. Значит, любит. Кого, психованную идиотку?
Голова у Кати шла кругом. Она понимала, что не понимает. Ничего не понимает.
Разговор давно закончился, а она даже не может вспомнить, на чем именно. Как они попрощались? На высокой ноте? Или мирно? До вечера? Или навсегда?
Катя знала, что если примет решение, пусть даже неправильное, то уже ни за что не отступит, не сдаст назад. До сегодняшнего дня она ничего не боялась, все решения давались ей легко, и ни об одном из них она ни разу не пожалела. А вот теперь ей стало по-настоящему страшно.
Может быть, не обязательно что-то решать? Может быть, можно вообще не принимать никакого решения? Сделать вид, что ничего не произошло, обо всем забыть. Хотя это, конечно, тоже решение. И не самое простое.
Господи, с кем же поговорить? С кем посоветоваться?
Они прозанимались четыре часа, прежде чем Настя объявила перерыв на обед.
— Но еды нет, — сразу предупредила она. — Я рассчитывала на обещанную вами пиццу.
Петр тут же с готовностью поднялся.
— Я сбегаю, тут у вас недалеко есть заведение.
— Давайте, — кивнула Настя, — только быстро, время будем экономить.
— Вам какую взять?
— Без разницы, главное — не острую и не соленую.
Петр умчался, а Настя снова села перед компьютером и стала просматривать материалы. Сегодня они продвигались значительно быстрее, хотя Настя изначально была уверена, что оба начнут тормозить, ведь отдохнуть толком не получилось ни у нее, ни у Петра. Изучили и обсудили запросы в медицинские учреждения и ответы на них, причем Петр изрядно удивился тому, что, как оказалось, положительные ответы (лечился тогда-то и по такому-то поводу) составлялись отдельным документом, а отрицательные являлись просто штампом, проставляемым на оборотной стороне самого запроса. Да, много чудес еще ему откроется в правилах оформления процессуальной документации! Заодно обнаружили и запрос в военкомат. Ответ гласил: «Личное дело призывника Сокольникова А.А. выслано по запросу в РВК Могилева. Сокольников А.А. 1971 г.р. на воинском учете не состоит, в снятых с учета не значится. Сведениями о возвращении Сокольникова А.А.
в Москву не располагаем».
— Значит, его не по болезни освободили от службы? — спросил Петр. — А как тогда?
— Нашли варианты. Может быть, у его родителей в Могилеве нужные знакомства были не только в институте, но и в других местах, и там проблему как-то решили. Белый билет могли и там организовать. Но судя по ответам из медицинских учреждений, никаких серьезных заболеваний у Сокольникова не было. По крайней мере, в Москве подобных диагнозов ему не ставили и не лечили. Мы с вами прочли все запросы и ответы на них, вы сами все должны помнить. В раннем детстве у него были проблемы с поведением, мать дважды обращалась в детскую психиатрическую больницу, в первый раз ей предложили госпитализировать ребенка и обследовать, но она отказалась, во второй раз, через три года, уже согласилась. Мальчика обследовали, выставили ему пограничную умственную отсталость и даже предложили направить в спецшколу. Но впоследствии Сокольников вполне нормально справлялся со школьной программой на уровне «троечника», так что никаких оснований освобождать его от службы в армии не было. А в Могилеве могли, конечно, договориться, если была возможность. Возможно, парню просто повезло, поступил в институт при Советском Союзе, а в Москву переводился, когда Союз распался и Беларусь стала иностранным государством. В тот момент очень многие документы застревали и терялись неизвестно где, документооборот буксовал еще долгие годы после этого. Во всяком случае, по датам именно так и получается. Летом девяносто первого поступил в Могилевский пединститут имени Кулешова, с осени девяносто второго учился уже в Москве. Он же не дурак немедленно бежать в военкомат с криком: я вернулся, ставьте меня скорее на учет, я теперь учусь на заочном, и отсрочка от призыва мне больше не полагается.