Другая правда. Том 2

– «Белый шум»? Я не понял, при чем тут расследование преступлений.

– Шум в вагоне метро, например. Свидетель дает показания о том, что ехал в метро и слышал, как рядом с ним разговаривали два человека, пересказывает услышанное. Следователь добросовестно записывает в протокол. Свидетель был трезвым и выспавшимся, в деле не заинтересован, с подозреваемыми или обвиняемыми не знаком, то есть нет никаких оснований ему не верить. А о том, что на фоне «белого шума» односложные слова, особенно начинающиеся на согласный звук, правильно распознаются только в двенадцати процентах случаев, никто и не вспоминает. Двенадцать процентов – это очень мало, Петя, это всего лишь одно из восьми. Вы подумайте: из восьми услышанных коротких односложных слов только одно свидетель распознал правильно, все остальное – замена на близкое по звучанию, то есть еще одна иллюзия. Двухсложные слова распознаются значительно лучше, а шестисложные, если начинаются на гласный звук, да еще с ударением на последнем слоге, – вообще почти со стопроцентной точностью. Аудирование речевых сигналов исследуется в инженерной психологии более полувека, всем всё давным-давно известно, но в полиции и следствии это никому не нужно, особенно в девяностые годы, когда властные полномочия и связанные с ними возможности стали предметом купли-продажи, базарной торговли.

У Насти внезапно испортилось настроение. «Милиция, которую мы потеряли…» – подумала она с горечью. Были же, были когда-то люди, руководители, готовые бросить на дело раскрытия и расследования преступлений всю мощь достижений мировой науки. Пик пришелся на шестидесятые-семидесятые годы. Когда Настя Каменская в начале восьмидесятых пришла на службу в милицию, на ее долю досталось еще несколько «умных» лет, а потом все пошло на спад, постепенно уступая место нарастающим непрофессионализму и корыстолюбию. И вот куда теперь пришло… Об этом даже думать было тошно.

Лучше уж она будет думать о деле Сокольникова, чтобы окончательно не впасть в тоску.

Странная ситуация с поисками места захоронения тел давала основания с самого начала предполагать наличие подельника. Именно подельник выбрал место, возможно, даже не искал его, а еще в городе точно знал, куда ехать. Он либо давал Сокольникову точные штурманские указания по маршруту, либо вообще сам сел за руль. Машина, на которой вывозили трупы, принадлежала Андрею Сокольникову, он и сам написал это в явке с повинной, и экспертиза подтвердила. В любом случае место, выбранное для могил, было прежде Сокольникову не знакомо. Да и дорогу он запомнил не очень хорошо. Не старался специально запоминать, не думал, что пригодится. И темно было, ночь. Выезд на местность со следственной группой состоялся белым днем, все выглядело иначе. В первый раз Сокольников путался, дорогу более или менее нашел, а вот место захоронения – уже нет. Если бы он сам принимал решение, куда ехать и где копать могилы, то не забыл бы и не запутался. Но решение принимал не он, а кто-то другой, кто хорошо знал и местность, и маршрут.

Сутки перед первым выездом оказались тяжелыми: явка с повинной, ночь в камере, с утра безуспешные поиски адвокатов, допрос, потом наручники, в машину – и за город. Немудрено, мог и растеряться, перенервничать, чего-то не вспомнить. Шока у него, конечно, не было, об этом и речь не идет, ведь человек, являющийся в милицию, чтобы признаться в совершении преступления, представляет достаточно отчетливо, что будет дальше, и никак не ждет, что после явки с повинной его на лимузине отвезут на премьеру в Большой театр. Да и на фотографиях, сделанных на местности, Андрей не выглядит ни растерянным, ни подавленным. Но это внешне. А что на самом деле происходило внутри? Что делалось у него в голове?

За несколько дней он успокоился, все обдумал, все вспомнил. Могло так быть? Могло, почему бы нет. В тех самых книгах, о которых она только что говорила Петру, описаны парадоксальные на первый взгляд особенности отсроченного воспроизведения событий, которым сопутствовала высокая эмоциональная нагрузка. Стресс блокирует процесс воспроизведения, искажает воспоминания, буквально «запирает реальность в дальней комнате». Показания, данные сразу или вскоре после эмоционально значимых событий, могут быть правдивыми, то есть искренними, без умысла на ложь, но весьма и весьма недостоверными. Время проходит, человек успокаивается, комната открывается, показания даются намного более точные, приближенные к тому, что произошло в действительности.

Но могло быть и иначе.