Другая школа 2. Образование – не система, а люди

За следующие несколько минут выяснилось, что в школе, как в бункере на случай апокалипсиса, есть все необходимое. Февральским утром дети вышли одетыми и не мерзли, а пледов и воды хватило на всех. Не было и следа паники. Школьники вовремя узнавали информацию и стояли организованными группами, как будто ожидая начала концерта. Преподаватели даже не прерывали уроков, просто сменили кабинеты на уличную площадку.

Рядом со мной запускались прямые трансляции в соцсетях. Те, кто жил поблизости, предлагали другим остаться переждать у них дома. И еще до новостей о том, что тревога оказалась ложной, стало понятно, что в этом и есть суть школы как таковой. Быть местом, которое действительно готовит к взрослой жизни. К реальным ситуациям с реальными условиями – как обещали каждому из нас первого сентября, когда мы стояли с букетами для учителей и еще не знали, что именно нас ждет в следующие одиннадцать лет.

Потому что этот мир стремительно меняется, а школа – нет. Знания повсюду, на расстоянии вытянутой руки и двух кликов. От информации тяжелее защититься, чем ее получить. Ученики больше не уважают учителя только за то, что он знает теорему Пифагора или помнит, в каком году было Ледовое побоище. А школа – больше не место, где мы получаем сакральные знания, которые нельзя найти где-то еще. И если у преподавателя отобрали возможность передавать информацию, то какие инструменты у него остаются? Как сказал бы писатель Дэвид Фостер Уоллес: «Те, благодаря которым мы в конце концов становимся собой».

«Лучшее, что могут сделать родители, – научить детей обходиться без них».

Юлия Вешникова

Школьная стена

Как будто подтверждая эту мысль, я упираюсь взглядом в надпись, оставленную на расписанной мелками стене, которая в школе призвана утолить неизбежную детскую жажду вандализма. Напоминания о днях рождения, цитаты и рисунки – все это уже давно превратило стену в самостоятельный арт-объект. «Лучшее, что могут сделать родители, – научить детей обходиться без них», – написано чуть выше остальных фраз. Сразу за стеной – место, которое ты на инстинктивном уровне боишься больше всего.

Но вход выглядит совсем не так, как ты этого ожидаешь.

08:15 Кабинет директора

«Счастье или ЕГЭ?»

На двери – почти граффити: трафаретный портрет человека в очках и с бородой. Несколько секунд я размышляю, каким может быть директор школы, который изображен на этом рисунке. Встречая Кирилла Медведева впервые, ты действительно оказываешься в плотном кольце из собственных стереотипов: на инстинктивном уровне перед директором хочется извиниться даже за то, чего еще не совершал. Пару лет назад мне уже приходилось ощущать нечто подобное, когда в датской школе я спросил у модно одетого хипстера, не видел ли он директора Стеффана. Оказалось, что видел – хотя бы потому, что Стеффаном оказался он сам. «Разрыв шаблона» выглядит примерно так: когда самые интересные и глубокие разговоры случаются с людьми, которые выглядят совсем не так, как ты этого ожидаешь.

В первый момент сбивает с толку, что Кирилл достаточно молод – гораздо моложе многих своих коллег. То немногое, что я о нем знаю, похоже на бриф из папки для журналистов, которую пресс-атташе раздают журналистам перед началом интервью со знаменитостью. В прошлом – завуч одной из сильнейших математических школ России, преподаватель математики, методист программы «Учитель для России». При этом ни педагогом, ни тем более директором Кирилл становиться не собирался.

«Есть уверенные в себе люди, которые приходят в образование, не задавая себе вопрос: «Могу ли я чем-то навредить детям?» – говорит мне Кирилл. – Но вот меня этот вопрос волновал очень сильно. На первых курсах механико-математического факультета мне казалось, что шестиклассники подготовлены лучше меня – ведь я в их возрасте не решал таких же задач. Но во время аспирантуры у студентов было принято вести уроки в школах, и мне это понравилось – хотя свой самый первый урок я помню до сих пор. Поначалу школьники еще вели себя нормально, а потом начали мяукать и мычать, пускать мне в спину бумажные самолетики и отказываться делать задания. И я подумал, что для меня все происходящее будет вызовом. Мне было интересно решить этот вопрос как математическую задачку. Придумать, как с ней разобраться».