Другая сторона

Большой приток иностранцев, пришедшийся на этот период, принес с собой много странностей и несообразностей. А именно: новички сплошь и рядом встречали здесь своих двойников; это давало почву для всяческих конфликтов и недоразумений, ибо новоприбывшие походили на старожилов не только фигурой и осанкой, но копировали своих «прототипов» даже в одежде. Смешно сказать, но по улицам расхаживали два Альфреда Блюменштиха, два Бренделя, несколько Лампенбогенов. Люди забегали в кафе, чтобы поздороваться с добрым знакомым, которого давно не видели. И к своему удивлению обнаруживали, что это был совсем другой человек. По улице шел Лампенбоген — я приподнимал шляпу, а на следующем перекрестке — снова Лампенбоген. Нашего хозяина кафе я однажды встретил четыре раза подряд, но готов поклясться, что в это же время он сидел и в своем заведении. Да и у меня, похоже, было другое Я, потому что меня нередко дружески хлопали по плечу, а увидев лицо — смущенно извинялись.

Однажды я пережил сильнейшее потрясение. В Торговом переулке, представлявшем собой темную щель между Французским кварталом и овощным рынком, я повстречал даму, которая как две капли воды походила на мою покойную жену. Охваченный горькими воспоминаниями, я следовал за ней, пока она не скрылась в доме с высоким старомодным фронтоном. На пороге она оглянулась на своего преследователя — о боже! это сходство проявлялось в мельчайших движениях! Впоследствии я часто встречал ее и должен признаться, что иногда даже подкарауливал. Втайне, почти не отдавая себе в этом отчета, я уже подумывал, а не возможно ли повторное счастье? — пока не увидел ее под руку с неуклюжим господином с длинными, как у художника, волосами и в широкополой шляпе. Я осведомился у портье: она оказалась супругой органного мастера. Я почувствовал себя одураченным. Теперь было достаточно легкого осеннего дождика, сквозь завесу которого все очертания кажутся расплывчатыми, чтобы стать жертвой иллюзии. Например, двойник Кастрингиуса под другим именем наделал долгов во многих пивных, так что в них перестали обслуживать в кредит и самого художника.

В ходе грандиозного торжества в здании бывшего театра представителями зажиточных классов была основана «Лига радости». Особую роль в ней играла Мелитта, снискавшая себе этим печальную известность. Однажды она воспламенилась настолько, что целую неделю, вечер за вечером, выступала в варьете со стриптизом «Новая Ева». И хотя лицо ее было закрыто маской, ее все узнали. Этот скандал сблизил Лампенбогена и Бренделя. Оба сознавали, что их чести нанесен урон, а сообща страдание переносится легче. Брендель совсем затосковал и стал избегать даже меня — ему было стыдно. Зато Мелитта, ненасытная в своих вожделениях, ничуть не боялась срама. Она, как и многие, сохла по американцу. Его мощные плечи и редкостный для страны грез здоровый цвет лица неодолимо влекли ее. Рассказывали, как однажды она прохаживалась в его присутствии, подобрав юбку выше колен, и поочередно уронила платочек, лорнетку и портмоне. Но человек с Запада отреагировал на эти штучки без должной галантности, и когда прелестная дама была вынуждена нагнуться сама, призывно обратив свои аппетитные бедра к укротителю людей, американец холодно бросил ей: «Ну-ка, малышка, дай пройти!» — и отодвинул ее в сторону. Сгорая жаждой мести, она стала натравливать Бренделя на упрямца, но безуспешно. Американец передал, что имеет обыкновение биться только на хлыстах, и этим скандал был исчерпан.

Наибольших успехов союз «Люцифер» добился в вербовке новоприбывших. Большинству из них претило переодевание в комичные старомодные костюмы. Да и прочий антикварный хлам, историческая мебель и тому подобное тоже мало кому из них нравились. Такие люди примыкали к партии американца.

Порой я удивлялся, почему настоящий повелитель столь пассивно следит за всей этой кутерьмой, откровенно противоречащей прежнему укладу государства его мечты. Хозяин кафе, занимавший нейтральную позицию, загадочно заметил на этот счет: «О, этот хитер!»

Охрана границ функционировала так же надежно, как и прежде, но по эту сторону великой стены все было словно заряжено грозящей бедой. Воздух стал душным и гнетущим как никогда; над городом стояло тусклое, светлое сияние, и даже косые солнечные лучи временами пробивались сквозь обычно неподвижную пелену облаков. Эти неприятно слепящие проблески не приносили нам никакой радости: мы все давно отвыкли от солнца, освежающий дождик был бы для нас куда отраднее.

Время, казалось, сменило темп. Повсюду на улицах собирались группы боязливо возбужденных людей, что придавало обычно спокойному Перле искусственную видимость оживленного города. Члены партий торопливо обменивались паролями. В общем и целом — несмотря на отдельные расхождения в частностях — все население разделилось на две большие группировки: тех, кто еще верил в Повелителя, и тех, кто прислушивался к Американцу. Конечно, эти последние еще не были достаточно надежными: искуситель знал это сам и неутомимо продолжал свою агитацию.