Другая сторона доллара

— А что там делала Кэрол в этот момент?

— Она жила у меня, разве я тебе не говорила? И при ней Эллен Хиллман подробно объяснила мне, что я сделала с ней и ее замужеством. Все уродство моего поступка. Я ответила, что теперь мне не по силам будет продолжать эту связь, и она этим удовлетворилась. Она очень чувствительная женщина, по крайней мере, была такой. Ты ведь ее знаешь.

— Она всегда была такой, да ведь и Ралф очень чувствительный мужчина.

— И тогда он был таким же.

Чтобы проверить ее честность, я задал ей вопрос:

— Кроме визита Эллен Хиллман, у тебя были еще причины уйти от Ралфа?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала она, не выдержав проверки на честность, хотя, возможно, ей изменила память.

— Откуда Эллен Хиллман узнала о тебе?

— Ах, это! — Стыд выплеснулся из глубины ее души наружу. Это было видно по ее лицу. — Полагаю, Эллен Хиллман рассказала тебе? — почти пролепетала она.

— Она упомянула о фотографии.

— Она показала ее тебе?

— Для этого она слишком хорошо воспитана.

— Это мерзкая острота!

— Я другое имел в виду. Ты становишься параноиком.

— Да, доктор. Не использовать ли мне этот удачный случай и не рассказать ли тебе о своих миражах?

— Думаю, этот случай может найти лучшее применение.

— Не сейчас, — сказала она быстро.

— Не сейчас.

Прояснив темные события ее прошлого, мы ощутили какую-то близость, по крайней мере, взаимопонимание.

— Мне очень неприятно, что я был вынужден поднять весь этот мусор со дна памяти.

— Знаю. Я знаю о тебе очень много. Даже знаю, что у тебя есть еще вопросы.

— Кто сделал фотографию? Отто Сайп?

— Он присутствовал при этом. Я слышала его голос.

— Ты не видела его?

— Я спрятала лицо, — сказала она. — Когда сверкнула лампа вспышки, мне показалось, что весь мир рухнул. — Она закрыла лицо руками. — Я думаю, что в дверях стоял еще один человек, который и сделал снимок.

— Гарольд Харлей?

— Должно быть. Я не видела его.

— Когда это точно было?

— Этот день я помню всегда. 1 апреля 1945 года. Какое это имеет значение?

— Мир не может рухнуть. Все наши жизни связаны воедино. Все связано. Главное, обнаружить связь.

— И в этом твоя жизненная миссия, да? — проговорила она с иронией в голосе. — Люди тебя не интересуют, интересуют только их связи?

Я засмеялся. Она тоже слегка улыбнулась, но глаза ее оставались грустными.

— Есть еще одна связь, в которой нам предстоит разобраться. Но она касается уже не людей, а телефона.

— Ты имеешь в виду этот звонок Ралфа?

— Он хотел, чтобы ты сохранила его в полной тайне. Почему?

Она смутилась и, чтобы скрыть это, переменила позу, подобрав под себя ноги.

— Я не хотела оставлять его одного в трудную минуту. Я многим ему обязана.

— Пожалуйста, оставь эти сентиментальные рассуждения, ближе к делу.

— Зачем ты оскорбляешь меня?

— Прошу прощения. Не обращай внимания.

— Хорошо. Он узнал, что ты виделся со мной, и заявил, что нам необходимо договориться и отвечать на твои вопросы одно и то же. Он сказал тебе, что никогда не встречался с Кэрол, но он знал ее. Когда был арестован Майкл Харлей, она обратилась к нему за помощью. Тогда он сделал для нее все, что мог. Я не должна была говорить тебе, что Кэрол его очень заинтересовала.

— Он заинтересовался Кэрол?

— Не так, как ты предполагаешь, — сказала она, подняв голову. — Я была его девушкой. Ему просто не понравилось, что такая очаровательная девочка, как Кэрол, живет совсем одна в «Барселоне», и он просил меня взять ее себе под крыло. Под мое надломленное крыло, что я и сделала.

— Все это звучит очень наивно.

— Но так и было. Клянусь тебе. Кроме того, Кэрол очень нравилась мне. В то лето в Бербанке у меня было ощущение, что ребенок, которого она ждала, принадлежит нам обеим.

— У тебя был когда-нибудь ребенок?

Она горько покачала головой.

— И теперь уже никогда не будет. Однажды мне показалось, что я забеременела, той самой весной, о которой я говорила, но врач сказал, что ничего нет, просто мое ощущение вызвано слишком большим желанием иметь ребенка.

— Когда Кэрол жила у тебя, врач осматривал ее?

— Да, я сама водила ее. Естественно, она ходила к тому же врачу. Его фамилия была Вайнтрауб.

— Он принимал ее ребенка?

— Не знаю. Помню, что в то время она ушла от меня и вернулась к Майклу. А с доктором Вайнтраубом я больше не встречалась, слишком это неприятные воспоминания.

— Он сам показался тебе неприятным?

— Нет, я имею в виду воспоминания о Хиллмане. Это он послал меня к нему. Думаю, на флоте они были приятелями.

Лицо Вайнтрауба снова возникло у меня в памяти, и я тут же вспомнил, где видел его, более молодого, и тоже сегодня. Вайнтрауб был среди группы летчиков, снятых на палубе авианосца, и снимок этот висит сейчас на стене в библиотеке Хиллмана.

— Смешно, — сказала Сюзанна, — как имя человека, о котором ты не вспоминала 17 или 18 лет, вдруг за какие-нибудь два часа всплывает снова и снова. Так это произошло с Вайнтраубом.

— Его имя всплыло еще в каком-нибудь контексте?