«Юнкера, покидая Школу и поступая в гвардейские полки, разносили в альбомах эту литературу в холостые кружки «золотой молодежи» нашей столицы, и, таким образом, первая поэтическая слава Лермонтова была самая двусмысленная и сильно ему повредила. Когда затем стали появляться в печати его истинно-прекрасные стихи, то знавшие его по печальной репутации эротического поэта негодовали, что этот гусарский корнет «смел выходить на свет со своими творениями». Бывали случаи, что сестрам и женам запрещалось говорить о том, что они читали произведения Лермонтова; это считалось компрометирующим».
Его современник и соученик говорил:
«Я бешусь на Лермонтова, главное за то, что он повесничает с своим дивным талантом, и за то, то не хочет ничего своего давать в печать, а, по-моему, просто-напросто оскорбляет божественный свой дар, избирая для своих статей сюжеты совершенно нецензурного характера и вводя в них вечно отвратительную барковщину» (В. П. Бурнашев, 1836–37, со слов А. И. Синицына — Гусляров и Карпухин 1998: 108).
Среди всех этих бесчисленных похабных произведений было и несколько стихотворений на содомские темы. На этом основании в новейшее время в журналах секс-меньшинств появились замечания о том, что Лермонтов был причастен и к гомосексуальной любви, по крайней мере, не чурался ее. Если это так, то приоткрывается новая сторона его личности, новая тайна, которую надо учитывать при анализе его творчества. Есть и попытки подтвердить это предположение общей ситуацией его жизни — Н. Ф. И. и Варенька Лопухина были как-то вдалеке, а кто всегда рядом? Отнюдь не женщины.
Юрий Пирютко пишет (1993: 8): «Все эти бахметьевы, сушковы, щербатовы, гирейши вьются бледным хороводом вокруг таинственного юноши, но думает он не о них. Был ли кто-нибудь, кого он просто по-человечески любил?» Из женщин в его тени Пирютко отмечает только бабушку. Но то бабушка. А рядом с Лермонтовым — в школе подпрапорщиков, в гусарском полку, в великосветских салонах и в смертный час у горы Машук — кто? «Правильно, Алексей Аркадьевич Столыпин, «Монго»… Неразлучно бывший с Лермонтовым восемь лет из его двадцатишестилетней жизни, Монго оказал на него большее влияние, чем все «Н. Ф. И.», вместе взятые».
Наиболее пространно излагаются эти соображения у К. Ротикова в «Другом Петербурге». Романтические влюбленности были у Лермонтова в основном в 15–16 лет, а в таком возрасте даже отъявленный гомосексуал Кузмин ухаживал за гимназисткой. Все возлюбленные вышли замуж за других: Варенька Лопухина — за Бахметева, Наталья Иванова — за Обрескова, Катенька Сушкова — за Хвостова. «Друзья его юности — смутные, бледные фигуры, не интересующие лермонтоведов настолько, что неизвестны даже годы их жизни». Но они были рядом с ним в университете и в школе подпрапорщиков. Среди них Петр Тизенгаузен, которого лермонтовское стихотворение уличало в гомосексуальном распутстве… (Ротиков 1998: 164–170).
Это всё намеки, подозрения, догадки. Чтобы довести их до чего-то более определенного и противопоставить полученные выводы традиционной убежденности в исключительной преданности поэта обычным любовным романам и приключениям, нужен гораздо более тщательный анализ биографических материалов, личности поэта и самих стихов. Здесь предлагается лишь попытка продвинуться в этом направлении. Некоторые издания облегчают эту задачу — прежде всего Лермонтовская Энциклопедия (1981), сборник воспоминаний о Лермонтове (1989) и систематизированные свидетельства, представленные в сборнике «Лермонтов в жизни» (Гусляров и Карпухин 1998, далее ГиК).
2. Канва биографии
Основные вехи его биографии общеизвестны.