Другая страна

– Послушай, если между ними что и было, то по взаимному согласию. Эрик не стал бы сбивать его с ног и насиловать. Успокойся, дорогая, и пойми – тебе известно о мужчинах совсем не так много, как ты думаешь.

Ида злобно усмехнулась.

– Если между ними что и было… Ты лжец и в придачу трус.

Вивальдо изумленно взглянул на нее – в эту минуту он ее ненавидел.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что ты, черт возьми, прекрасно знаешь, что между ними все было. Просто не хочешь думать об этом…

– Ида, пойми, не мог я лезть не в свое дело! И никогда не расспрашивал ни Руфуса, ни Эрика об их отношениях. Как я мог!

– Вивальдо, чтобы что-то знать, совсем необязательно расспрашивать. Мы с Руфусом тоже никогда не говорили на эту тему, однако же я все знала.

Вивальдо помолчал, а потом с болью произнес:

– Ты, видно, никогда меня не простишь? Не простишь за смерть брата?

Теперь молчала она. Он продолжал:

– Я тоже любил твоего брата, Ида. Ты мне не веришь, я знаю, но я действительно любил его. И он был всего лишь мужчиной, дорогая. Не святым.

– Я и не утверждаю, что он святой. Но у меня тоже черная кожа, и я знаю, как белые обращаются с чернокожими юношами и девушками. Думают, что они годятся только на то, чтобы вытирать о них свой испачканный спермой член.

Впереди, через три дома, светились огни кинотеатра. На улицах было много народу, как бывает летом. От ее слов у Вивальдо перехватило горло, а глаза словно обожгло огнем.

– Мы с тобой уже давно вместе, а ты по-прежнему продолжаешь так думать? – наконец выдавил он из себя.

– Оттого, что мы вместе, мир не меняется, Вивальдо.

– Для меня меняется, – сказал он.

– Только потому, что ты белый, – возразила она.

Внезапно он почувствовал, что сейчас, прямо здесь, на людной улице он либо истошно завопит, либо сомкнет пальцы на ее горле. Огни кинотеатра заплясали перед ним, а тротуар поплыл под ногами.

– Ты это прекрати, – заговорил он каким-то чужим голосом. – Ты это прекрати. Не смей убивать меня. То, что я белый, не моя вина. И то, что ты – черная, тоже не моя вина. И в смерти твоего брата я тоже не повинен. – Он резко вскинул голову, желая стряхнуть слезы, свет фонарей не расплывался больше, а тротуар не ходил ходуном. Потом продолжал более спокойным голосом: – Он мертв, родная, а мы живы. Мы живы, и я люблю тебя. Я люблю тебя. Пожалуйста, не старайся меня убить. – И прибавил: – Разве ты не любишь меня? Ида, ты любишь меня? Любишь? – И он повернул к ней лицо.

Она смотрела в сторону и ничего не отвечала. Они миновали один дом, другой, а она все молчала. Кинотеатр был уже почти рядом. Кэсс и Эрик стояли под навесом и махали им.

– Не понимаю, – вдруг заговорила Ида, – как можешь ты говорить о любви, не желая знать того, что происходит вокруг. И в этом нет моей вины. Как можешь ты утверждать, что любил Руфуса, если не хотел знать многого, что было так важно для него? Как я могу верить, что ты действительно меня любишь? – С какой-то обескураживающей беспомощностью она оперлась на его руку. – Как можно любить, не зная любимого? Ты не знаешь, откуда я. Не знаешь, какова моя жизнь.

– Вот я и хочу, – сказал он, – посвятить всю оставшуюся жизнь выяснению этого.

Она рассмеялась, откинув голову.

– О Вивальдо, ты неподражаем. Ты, возможно, посвятишь оставшуюся жизнь этому, но совсем не потому, что хочешь. – И прибавила жестко: – И то, что ты узнаешь, все равно будет не обо мне. Боже мой! – Она отпустила его руку и посмотрела на него искоса каким-то странным взглядом – он не понял его значения. В этом взгляде смешались жалость и холодное отчуждение. – Прости, я не хотела тебя обидеть и уж, конечно, не стараюсь тебя убить. Я понимаю, что ты не можешь нести ответственность за… за устройство мира. И еще, послушай: я совсем не виню тебя за то, что ты не хочешь платить свои долги. Я тоже не хочу, да и никто не хочет. Никто не хочет отдавать долги.

И тут же она устремилась вперед, улыбаясь и приветствуя Эрика и Кэсс.

– Привет, ребятишки, – сказала она, и Вивальдо видел, как загорелись ее глаза, а на губах заиграла озорная улыбка, – как поживаете? – Ида легонько потрепала Эрика по щеке. – Говорят, тебе начинает нравиться Нью-Йорк почти так же, как Париж. Что скажешь? Не так уж мы здесь плохи, а?

Эрик покраснел и забавно поджал губы.

– Мне бы он нравился еще больше, если б вы перевели все ваши реки с мостами в центр города, а не держали на окраине. В этом городе летом нечем дышать, он ужасен. – Он взглянул на Вивальдо. – Ума не приложу, как вы, варвары этакие, выдерживаете эту духоту.

– Без нас, варваров, вы, мандарины, оказались бы в затруднительном положении. – Вивальдо поцеловал Кэсс в лоб, а Эрика похлопал по шее. – Но видеть вас все-таки приятно.

– А у нас хорошие новости, – похвалилась Кэсс, – но, думаю, об этом лучше расскажет Эрик.

– Мы не уверены полностью, хорошие ли это новости, – сказал Эрик, глядя на Иду и Вивальдо. – Думаю, нужно вас немножко помучить. И если вы до сих пор не считаете меня лучшим актером на свете, что ж, тогда придется вам узнать это с остальной публикой. – И, шутливо задрав нос, прошествовал к кассе.