Другая страна

– Оставался только один путь, об этом говорил и Руфус, – отправиться в мир белых, и я это сделала. Вначале я ничего не понимала. Белые мужчины смотрели на меня собачьими глазами, а я прикидывала, что смогу с ними сделать. Как я ненавидела их! Ненавидела их лица, голос, их чертову белую кожу и вялые членики, подрагивающие в брюках. С ними можно проделывать черт-те что, они так и ждут чего-нибудь поразвратнее и поразнузданнее, считая, что уж ты, конечно, все умеешь. Ведь ты черная! Те, что повоспитаннее, не просят «будь поразвратнее», они говорят: «покажи класс». Мне всегда было интересно, что они делают друг с другом в постели, – белые, я имею в виду, – и как становятся такими больными. Потому что они действительно больные, не сомневаюсь. Я и мои две подружки встречались с несколькими такими вот психами. Но дураками они не были и знали, что им, белым, все позволено, и, когда хотели, смывались домой, а ты – катись куда хочешь. И тогда я подумала: нет, это дерьмо не для меня – не нужны мне их гроши, и не хочу я, чтобы мной распоряжались.

Она отхлебнула виски.

– Как раз в это время ты обрывал мне телефон, но я не думала о тебе тогда, во всяком случае, серьезно не думала. Ты мне нравился, но у меня и в мыслях не было связаться с белым парнем, у которого нет денег, да и вообще ни с кем связываться не хотелось. Но, повторяю, ты мне нравился, и те несколько раз, что мы виделись, были своего рода отдохновением от тех других, жутких типов.

Ты был по-настоящему добр ко мне. И в глазах у тебя не было того гнусного выражения, что у них. Ты вел себя как славный парень, и, сама того не замечая, я понемногу привыкала к тебе. Иногда мы встречались всего на несколько минут, выпивали по чашке кофе или еще чего-нибудь, и я убегала… но на душе у меня становилось легче. Как будто появлялась защита от их глаз и рук, а без этого мне было ужасно мерзко. Я старалась, чтобы о моем времяпровождении не узнал отец, и гнала от себя мысли о Руфусе. Именно тогда я решила, что стану певицей. Стану в память о Руфусе, и тогда все остальное померкнет и потеряет значение. Так я могла свести счеты. Но мне требовалась помощь, и тогда, именно тогда я… – она замолкла, разглядывая свои руки, – решила переспать с тобой, не завести роман, а просто переспать с тем, кто мне нравится. С молодым человеком. Потому что все те мужчины – очень старые, безразлично, сколько лет им на самом деле. До тебя я спала только с одним парнем, который был мне по душе, он жил по соседству, но потом ударился в религию, связь наша оборвалась, и он вскоре женился. Больше я не связывалась с цветными мужчинами, боялась: ведь чего только не случается с ними, их косит смерть одного за другим! И я уж не знала, как мне оттуда выбраться, пока наконец не появился ты. И Эллис.

Здесь она замолчала. Они слышали, как за окном стучит дождь. Вивальдо допил виски и потянулся за ее стаканом. Ида упорно смотрела вниз, у него было такое чувство, что она просто физически не может поднять голову, а прикоснуться к ней он боялся. Молчание затягивалось, ему мучительно хотелось, чтобы оно кончилось, но он и страшился этого, не зная, что сказать.

Ида выпрямилась на стуле и взяла сигарету. Вивальдо поднес ей спичку.

– Ричард знает про меня и Эллиса, – произнесла она равнодушным голосом, – но я не по этой причине рассказываю тебе все, а потому, что хочу положить конец этому кошмару. Только бы получилось.

Она помолчала. Потом попросила:

– Дай мне глоток из твоего стакана, пожалуйста.

– Это твое виски, – сказал он и придвинул стакан к ней, а себе налил еще.

Она пустила к потолку большой клуб дыма.