Тетя Иоганна возвращалась из лавки. Гитлер обернулся, увидел женщину, поразительно похожую на его мать, и едва не бросился ей на шею. Но бесстрастный и холодно-оценивающий взгляд удержал его на расстоянии: это не мама, а тетя Иоганна.
Он почувствовал себя совершенно голым. Она читала его, как раскрытую книгу: неудачи, бродячая жизнь, нежелание вписаться в установленный порядок, упрямство. Она все видела – и все порицала.
– Бедный мой мальчик…
К несказанному удивлению Гитлера, тетя Иоганна прослезилась и обняла его:
– Видела бы тебя твоя мама…
Гитлер не стал спорить – хотя его мать всегда ценила то, что ее сестра осуждала, – потому что, прижимаясь к большим грудям, обтянутым шершавым джутом, чувствовал, что может получить вожделенные банкноты.
Она впустила его в дом, накормила и напоила и только после этого приступила к расспросам:
– Ну, какие у тебя планы? Образумился наконец?
– Да. Я бросаю живопись.
Лицо Иоганны просияло.
– Я буду архитектором.
Морщинка на лбу. Да, архитектор – это настоящая профессия, хоть они тоже рисуют. Она предпочла бы каменщика или плотника, эти профессии казались ей надежнее, весомее, но почему бы нет? Архитектор…
– А как становятся архитекторами? Поступают в подмастерья?
– Нет. Надо учиться.
Разочарованная, Иоганна промолчала. Для нее ремесло, требующее учебы, не было настоящим ремеслом. Студент в ее понимании был молодым нахалом, много пьющим и увивающимся за девушками, больше ничего…
– А-а…
– Да. А сначала надо пройти конкурс. Я как раз сейчас к нему готовлюсь.
Он вспомнил свои летние картины, однообразные копии венских памятников, и счел уместным добавить:
– Работаю каждый день.
– А-а…
Иоганна пребывала в убеждении, что услышала скверную новость. Но как найти подтверждение?
– И много времени это займет?
– Несколько лет. Пять.
– А как-нибудь покороче нельзя?
– Можно. Я всегда могу поступить на службу, начать пить и бить жену… Как папа.
Иоганна опустила глаза. Гитлер попал в точку: она всю жизнь жалела сестру, терпевшую побои мужа, и никак не могла ставить его в пример.
– Мама была бы довольна, что я стану архитектором, – пробормотал Гитлер.
Несчастная ее сестра! Бедняжка всегда заносилась и все прощала сыну, которого обожала. Вспомнив о сестре, такой кроткой, такой любящей, Иоганна вдруг почувствовала себя виноватой за свое здравомыслие. Посмотрев на Гитлера, она спросила себя, не потому ли недовольна, что никогда не любила племянника. Ей стало совестно.
– Насколько я понимаю, ты приехал нас навестить. Когда тебе нужно вернуться в Вену?
– Уже завтра.
– О, как жаль!
Иоганна и Гитлер посмотрели друг на друга. Оба знали, что лгут. Гитлер не хотел оставаться в семье, где чувствовал себя изгнанником; Иоганне же не улыбалось мучиться совестью несколько дней.
– Да, работа… экзамены…
– Конечно…
Если она разорится на несколько крон, то, пожалуй, спровадит его еще быстрее.
– Тебя, наверно, выручит, если я дам тебе немного денег?
– О, ты была бы так добра…
Иоганна не была скупой; она любила проявлять щедрость, но тут, она знала, дело было в другом: она не давала, а покупала себе покой.
Тетка скрылась в своей комнате. Было слышно, как открываются шкафы, выдвигаются ящики. Вскоре она вернулась, улыбающаяся, с банкнотами в руке. Гитлер не скрывал своей радости. Они крепко поцеловались; оба были счастливы, что так быстро избавились друг от друга.
Вернувшись в Вену, Гитлер нашел Рейнольда Ханиша в кустах, которые они называли своей «квартирой». Ханиш встретил его с недоверием; ему не понравилось, что Гитлер исчез; он беспокоился за свою торговлю – кто будет поставлять ему картинки? – и подозревал, что Гитлеру удалось заставить родню раскошелиться, хотя тот утверждал обратное.
Ночью Гитлера разбудил шорох: Ханиш, отойдя метров на двадцать, рылся в его сумке. К счастью, кроны были при нем, так что он снова уснул. Но опять проснулся: на сей раз Ханиш навалился на него и бесцеремонно общупывал.
– Зуб даю, ты выклянчил денег.
– Нет, я же сказал.
Нисколько не стесняясь, Ханиш исследовал все его карманы.
– Пополам, это правило. Я уверен, ты припрятал золотишко.
– Сам видишь, что нет, – сказал Гитлер и встал, потому что Ханиш подбирался к заветному карману.
Он отошел.
– Куда ты? – прошипел Ханиш.
– Отлить.
Спрятавшись за подстриженным кустом, Гитлер переложил банкноты в ботинок, между подошвой и ногой.
Он вернулся и лег. Ханиш покосился на него с подозрением, размышляя о возможных тайниках. Гитлер свернулся калачиком и удрученно подумал, что ищейка Ханиш своего добьется. Он будет шпионить за каждым его шагом и, если не найдет деньги раньше, воспользуется первым же походом в общественный душ, чтобы его обчистить.