Другая улица

А я уже вижу, что, кроме этого вездеходика, в окрестностях, куда ни глянь, – все тот же необитаемый остров. Ни единого человека, мотоцикла, машины, танка. Ни одной живой души. Только мы и тот утюжок.

Я, конечно, на всякий пожарный ссыпался внутрь. И скомандовал Ланцову:

– Давай прямо к ним малым ходом. Метрах в полсотне тормознешь.

А сам устроился за пулеметом. Разведчик обязан соображать быстро и решения принимать моментально. А решение тут лежало на поверхности: это ж готовенькие «языки»! Ну прямо-таки с пылу с жару. У нас не было прямого приказа брать «языка», но на инструктаже прозвучало: если будет такая возможность, хорошо бы, конечно, еще и «языка». Но только при очень благоприятной обстановке. Потому что основная наша задача – установить местонахождение немцев.

В общем, в голове у меня все прокрутилось молниеносно, благо задача была не из трудных. Против нас эта таратайка не пляшет: у нас – противопульная броня и пулемет, пусть винтовочного калибра, зато с боезапасом в тысячу с лишним патронов. У них – никакой брони и наверняка только личное оружие при себе. Я уже могу рассмотреть, что там четверо, водитель в пилотке и трое в офицерских фуражках. Сидят истуканчиками, даже не пробуют с места сдвинуться – то ли малость ошалели, столкнувшись с нами нос к носу, то ли поломались. Если дернутся, я им мигом колеса излохмачу, дам пару очередей поверх голов, чтобы поняли, что тут не в бирюльки играют. А там уж хватит и моего куцего немецкого, чтобы растолковать насчет лапок кверху…

Остановился Ланцов, как и было приказано, метрах в пятидесяти. Так что разглядеть их можно прекрасно: водила молодой, пилотка набекрень, рядом с ним молодой офицер, и на заднем сиденье молодой, а четвертым – пожилой, с проседью, с первого взгляда видно, что лучшего «языка» и желать нельзя: погоны у него вроде бы полковничьи, наград изрядно, в общем, хорош бобер, лучшего и желать нечего. Вот только странно они как-то держатся: сидят, не шелохнувшись, ухом не поведут, таращатся перед собой. Ноль движения, ноль эмоций. Странно, очень странно.

Я, недолго думая, дал короткую очередь высоко поверх голов – хоть бы шелохнулись, хоть бы головы повернули. Как сидели истуканчиками, так и сидят. И стало понятно, что ни хрена мне не понятно.

– Вань, – говорю я. – Давай-ка поближе, малым ходом, до полного сближения…

Он мне:

– А вдруг ловушка какая?

– Оглянись, – говорю, – Ваня. Ни единой живой души на километр кругом. На кого бы в этой глуши ловушки ставить? И в чем тут ловушка?

– Ладно, – проворчал он. – Ты командуешь.

И начали мы к ним приближаться – медленно, медленно… В конце концов я то ли обнаглел, то ли рискнул: высунулся из башенки, благо открытая, с автоматом наизготовку. Пожалуй, и риска нет. У водилы руки на баранке, у остальных на коленях. Если кто вздумает свой пистолетик являть белу свету, я с такой дистанции вмиг в нем дырок наделаю качественно…

– Стоп! – скомандовал я, и броневик встал.

Теперь до них было всего-то метров десять, не больше. И рассмотрел я их прекрасно. В мундирах, знаках различия и прочих цацках мы к тому времени разбирались прекрасно, так что я с маху разложил по полочкам кто есть кто. Вермахтовцы, пехота, все четверо. Полковник, два обер-лейтенанта и водила-ефрейтор. Это-то просто. Гораздо труднее догадаться, что с ними, со всеми четырьмя, мать их, такое! Никакие это не куклы, не манекены, натуральнейшие люди, у водилы болячка на правой щеке, у одного офицера веснушки, у второго шрамик на подбородке. Морщины у полковника… Все прочее, все детали – ну не бывает так качественно выполненных кукол, подделок под человека. Только все четверо выглядят именно как куклы: не дышат, не моргают, не пошевельнутся.

– Ох, что-то тут не то, Серега… – говорит мне снизу Ланцов. – Может, мираж какой?

– Какие, на хрен, здесь миражи? – ответил я. – Миражи в пустыне… Ладно, прикрой.

Вылез я, спрыгнул на землю и медленно так, по шажочку, пошел к машине. Автомат, конечно, наизготовку. Вооруженного сопротивления не опасаюсь нисколечко – даже если кто-то из этих истуканчиков вдруг оживет и схватится за кобуру, я из него решето сделаю. Тут какое-то другое чувство, даже и не определишь толком какое. Как-то это… неправильно. Диковинно это. Всякое видывал, но таких вот…

Тишина, солнышко светит, ни души вокруг… Даже жутковато как-то от этаких непонятностей. Но подхожу. Нужно же разобраться окончательно, что за дела.

Захожу слева, со стороны водителя и полковника. Они все так же сидят, уставясь перед собой. У водилы под левым ухом маленькая царапинка – явно порезался, когда брился, уже засохла, не кровит. У полковника седые волосы из ушей торчат. Ну натуральнейшие люди! Только превратившиеся отчего-то в истуканов.

И что-то мне все жутчее от этой солнечной тишины… Совершенно непонятно, что делать и что говорить, когда перед тобой такие… Вот тут я, неожиданно для себя, взял да и наподдал сапогом по дверце, за которой сидел полковник.

Нога у меня ушла, как в песок…