Другая жена

— Сегодня утром я позвонил в полицию Филадельфии. Все еще считал это только контрольной проверкой. Сделал это главным образом потому, что решил — видя, как вы пытаетесь помочь миссис Робертс — проверить все, что удастся, а это было проще всего. Сегодня вечером, минут за пять до того, как Макгайр позвонил мне насчет растраты, мне сообщили результаты из Филадельфии. До моего запроса они и не думали связывать убийство с семейством Кэллингемов. Натиск мистера Кэллингема был так силен, что мы предпочитали не распространяться. Не следили они и за миссис Хардинг. Но порасспросили в гостинице. Миссис Хардинг действительно ушла к себе в номер в десять вечера, дав персоналу указание не беспокоить. Но один из парней в гараже видел, как в половине одиннадцатого она берет машину; узнал он ее по снимку в газете. А ночная дежурная с ее этажа божится, что видела ее, возвращавшуюся в номер в четверть шестого утра.

Я ухватился за кресло. Трэнт продолжал, тихо, спокойно и нестерпимо сухо, словно читая рапорт:

— Я поспешил к вам. Не успев выйти из машины, увидел, что миссис Хардинг выходит из дому. Взяла такси, я поехал за ней. Она вошла в здание, где размещается фонд. Подождав, пока она поднимется, я последовал за ней.

Он вдруг умолк. В наступившей глухой тишине я снова почувствовал его руку на своем плече.

— Мне очень жаль, мистер Хардинг, — снова заговорил он. — Поверьте, мне очень жаль. Нет ничего хуже, чем такой итог следствия. Но, может быть, если учесть, сколько невиновных, но известных людей предстало бы перед судом…

Он опять запнулся. Я едва нашел в себе силы поднять на него взгляд.

Заговорил Поль:

— Вы что, хотите сказать…

— Скорее всего, она знала, что вы, Фаулер, молчите, только рассчитывая сохранить свою шкуру. Если бы вас заставили сознаться в растрате, знала, что выложите все, всю правду. Надеяться ей было не на что. Когда я вошел в контору, окно было открыто. Она бросилась вниз. Мне очень жаль, мистер Хардинг. Жаль, что мне пришлось сообщить вам об этом. Жаль, что я все испортил.

— Да, вот это в ее стиле, — как сквозь туман донесся до меня хриплый голос Поля. — Теперь все можно замять. Героическая хранительница интересов клана Кэллингемов…

Дальше я уже не слушал. Стоял, держась за кресло, и твердил себе: в это я никогда не смогу поверить.

И тут же — сквозь шок, испуг, смятение — к своему ужасу, понял, что уже поверил.

Она всегда была права и всем способна внушить ощущение, что они вульгарны, в чем-то виновны и вообще недостойны ее. Идеальная жена. До самого конца, звоня миссис Малле, помогая мне, держа себя в руках — она играла роль, хотя и знала, что притворяться бесполезно. И потом, в заключение, произнесла как свою эпитафию: «Я всегда хотела быть достойной своего отца. Не правда ли, не самое возвышенное желание, а?»

Мучительно прозревая, я понял, что это не Бетси меня обманывала, что это я обманывал сам себя. Но разве я не сознался в этом прошлой ночью, говоря себе: конечно, я ее обожал и, изменив однажды, страдал от отвращения к самому себе. Но любил ли я ее?

Вот в чем было дело. Я не мог сделать ее счастливой, потому что не любил ее. Только думал, что это так. В наших отношениях притворялась не только идеальная жена.

Раздался голос Трэнта, все тот же невыносимо участливый:

— Разумеется, у нас уже нет причин задерживать мисс Робертс. Я прослежу, чтобы ее немедленно выпустили. За это, мистер Хардинг, она должна быть благодарна вам. Если бы не вы…

Я пытался представить, что должна была перенести Бетси за последние дни, думал о ее страхах, растерянности, отчаянных усилиях сделать вид, что ничего не случилось, — усилиях куда более отчаянных, чем мои. Но ничто во мне не шевельнулось. И сильнее всего меня поразило, что величайшая драма моей жизни отозвалась не более чем туманной жалостью — жалостью за кого-то едва знакомого, за несчастную рабыню Старика Кэллингема, женщину, которая предпочла убить человека, но не упасть в глазах общества.

Тут я вспомнил об Анжелике, которой было совершенно безразлично, что о ней думают в обществе, и вообразил ее спешащую ко мне, с сияющим лицом и распростертыми объятиями.

«Я ведь не напрасно любила тебя, правда? Только по ошибке мы разошлись в разные стороны. Но теперь, когда мы поняли свои ошибки…

— Господи, не воображаешь ли ты, что я делаю это из любви к тебе?..»

Да, я сказал ей это.

Да, это я, муж другой женщины, страдающий угрызениями совести, погрязший в заблуждении, что любовь и долг любить — одно и то же, да, я так думал.

Неужели я тоже только притворялся?