Другая женщина

– Я рад, что она вам нравится! Отец был бы доволен. Ира, но тут такое дело… Денег он вам не завещал, но все-таки кое-что оставил. И я надеюсь – очень надеюсь! – что вы примете. В память о нем. Он любил вас, я думаю.

Ирка страшно покраснела, и вид у нее стал самый несчастный. Андрей засмеялся и обнял ее:

– Ну что ты так напугалась? Все хорошо! Ты посмотри лучше, что он тебе прислал!

– А ты видел уже, да? Оно не страшное?

Тут засмеялся и Борис:

– Оно прекрасное! – Поднял на стол плоский деревянный чемоданчик с золотыми замочками – Зайка тут же подсунулась нюхать и хотела было погрызть уголок, но Андрей ее зацапал и начал тискать, а Зайка весьма кокетливо отбивалась от него мягкими лапками. Но Ирка смотрела только на чемоданчик, в котором оказалась коробка из белого картона, потом еще мягкая бумага, и, наконец, Борис осторожно вынул и повернул к Ире небольшую картину в широкой раме матового золота: женская головка в натуральную величину.

На пару секунд все замерли, и даже Зайка уставилась на картину, тараща желтые глаза. Ирка выдохнула:

– Но… Это ведь… Это же не… не может быть!

– Это Ренуар, – улыбаясь, сказал Борис. – Эскиз к портрету Жанны Самари. Один из эскизов к одному из портретов, не очень понятно, к какому именно, их несколько, а тут только головка недописанная, никаких аксессуаров. Два портрета у нас – в ГМИИ и в Эрмитаже. Помните – один в рост, другой поясной, на обоих она в бальном платье, декольте. Есть еще один, оплечный, с красным бантом, возможно, подготовительный к ростовому – там она в сером костюме и тоже с бантом. Отцу больше нравился эрмитажный. Он считал, что там Жанна больше на вас похожа.

– На меня?! – изумилась Ирка.

– Да. Сейчас и я вижу – есть сходство, особенно на этом эскизе. Я долго искал что-нибудь подобное. Отец очень хотел вам подарить! Музеи не продают, а то бы он, глядишь, эрмитажный портрет купил. Ну вот, к счастью, нашлось на Christie’s. Все есть: экспертиза, провенанс, страховка, дарственная.

– Да, я документы на работе оставил, в сейфе. – Андрей с удовольствием запрятал бы в сейф и картину. Он надеялся, что Ирка не станет спрашивать о ее стоимости, которая вообще-то была намного больше так и не доставшегося ей миллиона евро. Но Ирка пока не думала об этом.

– А что, неужели Иван Петрович увлекался живописью?!

– Да не особенно. Это я искусствовед, как и мама. Специалист по французским импрессионистам. Ну, отец и заинтересовался, чем сын занимается, стал альбомы смотреть, я даже в Париж его свозил – Лувр, д’Орсе. И вот – запал на Жанну Самари! Это она, говорил, то есть вы, Ирина! Ваши глаза. Он вообще был удивительный человек, отец. Образования никакого особенного не имел, но столько читал, я даже удивлялся. Сначала удивлялся. И все ему было интересно, в его-то годы. Эх, говорил, вот она – жизнь-то, только началась, а помирать надо. Он после первого инсульта на удивление быстро оправился и жил только этим портретом, его поисками. Но второго инсульта уже не пережил. А вы, похоже, были его последней любовью.

Ирка вдруг заплакала – слезы так и брызнули! Заплакала, полезла целовать Бориса, потом Андрея…

– Ну, во-от! Синичка, не надо…

– Я не буду, не буду! Просто так жалко! Всех! И Ивана Петровича, и вас! Я приму, конечно, приму! Спасибо! Это так трогательно, просто невозможно! – И она зарыдала с новой силой, но тут в детской завопил Антипка, и Ирка помчалась к нему. Мужчины выдохнули – один с картиной, другой с кошкой в руках.

– Нет, все обошлось гораздо лучше, чем могло быть! Но если она узнает, почем нынче Ренуар, мне точно не жить! – Андрей потрепал кошку по голове: – Да, Зайка?

– Мрряв!

– Ну вот.

– А вы не говорите ей.

– Да она сама в Интернет влезет и узнает!

– Ну, скажите, не знали.

– Да я врать совсем не умею…

Проводив Бориса, Андрей вернулся на кухню, где Ирка задумчиво разглядывала портрет.

– Андрюш, а куда мы его повесим?

– Давай пока в коробку уберем, а завтра подумаем, ладно? – А сам вздохнул: придется квартиру на сигнализацию ставить. До сих пор не удосужился, да и что у них красть – книги? Шкафы? Так их еще от книг освободить надо…

– А что, правда она на меня похожа? Или я на нее?

– Ты знаешь, да, есть что-то такое… труднообъяснимое! Подбородок у нее тяжеловат, губы немного другие, хотя тоже с улыбкой, как у тебя. Но вот скулы, нос, брови… Нет, брови меньше похожи. И рыженькая она, как ты сейчас, с челкой. Но особенно – глаза! Глаза точно твои. Разрез, ресницы… взгляд…

– У нее же карие!

– А у тебя какие?

– Ну, такие… зеленовато-серые, что ли.

– Ты знаешь, я никогда не мог понять, какого они у тебя цвета, правда. Потому что меняются все время, как поверхность воды – то туча, то солнце, то дождик, то волна. Переливаются! А вот на нее сейчас посмотрел и подумал, что в глазах пламя свечи отражается. Вот и у тебя так, все время пламя свечи в глазах.

– С огоньком, значит? Да? – Ирка улыбалась.

– Ты – точно с огоньком!

– Ой! Да подожди, Андрюш! Ну пусти. Прибраться надо, и вообще, где наша Зайка?

– А Ослик?

– Ослик спит вовсю. Поищи Зайку, а то она такая мелкая – хорошо хоть светленькая, видно ее.