Другая женщина

- Я узнала о ней столько ужасных вещей. У меня такое впечатление, что это совершенно другая женщина, которую мы раньше не знали. Она вела тайную жизнь, ужасную, полную лжи и жестокости. Какой кошмар! Бедный Оливер! Ты знаешь, она была беременна, но не от Оливера, а, по всей вероятности, от другого мужчины, может, от того, с кем она была в Париже и за которого вышла замуж. Если, конечно, вышла. Теперь ничего нельзя сказать с уверенностью. А в прошлом году она сказала Оливеру, что беременна, хотя на самом деле вовсе такой не была. Я ничего не могу понять, Тео. Я просто отказываюсь понимать. Как она могла причинить нам всем столько зла - мне, тебе, Оливеру и особенно родителям, которые в ней души не чаяли? Гинеколог сказала мне, что она по природе истеричка, и то, что она улетела на самолете, является симптомом ее болезни. Сначала мне стало ее жалко, но теперь она мне просто отвратительна!

- Скорее и то, и другое, - сказал Тео. - А что это за гинеколог?

- Чудесная женщина. Она к ней в свое время обратилась. Я случайно обнаружила письмо в кармане папиного кардигана и связалась с ней. Сегодня я у нее была. Она пыталась успокоить меня, говорила, что Крессида явно клинический случай и что мы должны скорее пожалеть ее, чем осуждать.

- Может, так оно и есть, - заметил Тео.

- Нет, это не так, - решительно заявила Гарриет. - И пожалуйста, не жалей ее. Я этого просто не вынесу. Она творила зло всю свою жизнь.

- Гарриет, если она действительно больна, если она психически неуравновешенна, то мы должны по-другому оценивать ее поступки.

- Только не я. Теперь я не смогу относиться к ней, как раньше. Для меня она совершенно другой, неприятный мне человек.

- А что ты будешь делать, если она вернется?

- Не знаю, но надеюсь, что она никогда не вернется. Если она вернется, я просто убью ее. Я еще узнала о ней кое-что. Мне сказала об этом мама. Ты помнишь моего щенка? Бигласа?

- Конечно, помню.

- Так вот, он погиб по ее вине. Она нарочно открыла ворота, чтобы он выбежал на улицу.

- Гарриет, в это трудно поверить!

- Тебе придется в это поверить, - вскричала Гарриет, - потому что так оно и было. Я всегда чувствовала это. Она сказала маме, что случайно не закрыла ворота, но я в это не верю. Она сделала это нарочно, потому что всегда меня ненавидела.

- Гарриет, успокойся. Не надо…

- Что не надо? Не надо обвинять ее? Упрекать ее? Ты просто не хочешь понять, сколько в ней зла. Но я-то теперь ее хорошо знаю. Она кого хочешь обведет вокруг пальца. Посмотрит на тебя своими голубыми глазами, взмахнет длинными ресницами и…

- Замолчи, Гарриет. Не будь так жестока. Теперь уже ничего не поделаешь.

- Как я могу не быть жестокой, когда столько на меня свалилось? И вообще, почему я сижу здесь и разговариваю с тобой? Ты тот самый человек, которого мне меньше всего хочется видеть!

- Гарриет, я как раз тот человек, который тебе нужен. Я лучше всех знаю и понимаю тебя. Я люблю тебя, и именно мне ты можешь раскрыть свою душу.

- Нет, Тео, ты ошибаешься.

Она поднялась и подошла к «Маленькой балерине». До чего же та была прекрасна с ее длинной шеей и откинутыми назад руками!

- Гарриет, пожалуйста…

- Нет! - закричала она так громко, что смотритель галереи с удивлением посмотрел на нее и приложил палец к губам. Гарриет покраснела. - Мне надо возвращаться в ателье, - сказала она. - Отвези меня, пожалуйста. Ко мне должен прийти ликвидатор, как ты знаешь.

- Гарриет, - сказал Тео, - позволь мне помочь тебе. Разреши мне дать тебе денег. Прости, одолжить. Если хочешь, под проценты. Ты сможешь выкупить свою компанию. Позволь мне сделать это, прошу тебя.

- Тео, ты просто совершенно меня не понимаешь или не хочешь понять. Я никогда не возьму у тебя деньги, и мне не нужна твоя помощь.

- Но почему?

- Потому что ты меня уничтожил. Подчинил своей воле. Я уже сказала управляющему банком, что скорее умру, чем возьму у тебя в долг. Могу повторить это еще раз. А сейчас, Тео, оставь меня. Я не желаю тебя больше видеть. Неужели это выше твоего понимания?

- Гарриет, - сказал Тео и протянул руку, чтобы дотронуться до нее, но его рука безжизненно опустилась. - Пожалуйста, не веди себя так. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше всех на свете!

Гарриет молча смотрела на него, размышляя, и вспоминала их любовь, слияние их тел, жаркие объятия.

- Пожалуйста, - сказал он снова, - не отвергай меня. Я люблю тебя. Я хочу тебя!

И слово «хочу» сделало свое дело: Гарриет вдруг вспомнила, что это «хочу» лежит в основе всего. В этом был весь Тео. Он хотел и, значит, должен был иметь - лошадей, землю, произведения искусства, машины, дома, компании, служащих, власть, женщин, секс, любовь. Она не станет пополнять собой этот длинный список, не станет его собственностью, вещью, которую он хочет иметь. Она никогда не будет принадлежать ему!

- Тео, боюсь, ты не знаешь, что такое любовь, - сказала Гарриет. - Тебе неведомо это чувство.