Другие

Мужчина встал и направился к комоду, достал оттуда одежду, начал расстегивать рубашку. Потом замер на несколько секунд, чертыхнулся, взял ворох тряпок и пошёл во вторую комнату, устройство которой было Киве пока неизвестно. Раздался звук воды. Вернулся Кенни уже в чистой одежде, с деревянной лоханкой в руках. Поставил её на стол и закатал рукава рубашки. Девушка поняла сразу несколько вещей, одновременно удивившись, как обострилась догадливость, раньше такого не было. Первая, требующая этой самой сообразительности, это то, что мужчина не хотел, по крайней мере пока, перед ней оголяться. «Вполне здраво, это как показать свою слабость, что ты тоже человек. К тому же, он меня видел без одежды, а я его нет», — остаток мысли вызвал у неё лёгкое смущение. Вторая догадка подтвердилась, когда Кенни достал брусок мыла из комода. Он хотел застирать испачканную одежду, пока кровь не впиталась несводимыми пятнами. Как бы всё вполне логично и правильно, кто ещё должен был заниматься такими бытовыми моментами. Было видно, что Кенни любил чистоту и порядок. Но Киву вид убийцы, самого стирающему себе одежду, привёл чуть ли не в гомерический хохот. Громко смеяться она не могла, не позволял бок, но всё же она смеялась. Мужчина, в момент осатаневший, повернулся к ней. По взгляду можно было понять, что ничего хорошего не последует, но Кива никак не могла унять свой смех. Кенни оставил намокшую одежду и двинулся к девушке, которую почему-то притащил к себе домой. Схватил её за волосы у затылка, дёрнул, вынуждая запрокинуть голову. Серые глаза, в которых притаились грозовые облачка, встретились с тёмно-синими. Кива перестала смеяться, точнее смогла перейти в режим приглушенных смешков. Кенни с еле сдерживаемым гневом прорычал ей в лицо:

— Сука, чего дёсна сушишь? Сама сейчас этим будешь заниматься.

Кива спокойно ответила, в перерывах между смешками:

— Хорошо.

Девушка посмотрела на него открытым и добродушным взглядом, в нём читалось что-то ещё, но мужчина не смог распознать, какая эмоция точно мелькнула. Это что-то заставило отпустить затылок. Внезапно гнев исчез, Кенни закатил глаза и отошёл от кровати.

— Вот нахера я тебя вытащил оттуда.

Он подошёл к своему неизменному пальто, достал сложенный лист бумаги, щедро высыпал содержимое в стакан, который выудил откуда-то. Налил воды из графина, и жидкость приобрела мутный оттенок.

— Раз можешь ржать, сможешь сама выпить.

Немой вопрос на лице девушки заставил его криво усмехнуться:

— Да-а, сама, а не как маленький ребёнок, которому всё надо вливать в глотку.

Кенни поставил стакан на тумбу и вернулся к очистке своих вещей от крови. Кива в это время потянулась к стакану, она и не замечала, что очень хочет пить. Взяла стакан, понюхала. «Запах не предвещает ничего хорошего», — подумалось ей. Особых иллюзий по поводу вкуса напитка у девушки не было, ровно, как и желания спорить и не пить эту сомнительную жидкость. И Кива сделала глоток. Так как Кенни всё это время не сводил с неё глаз, не отрываясь от дела, то ему была видна вся гамма эмоций на лице девушки. На его же лице появилась смесь ехидства и самодовольства:

— И выпей всё, что в стакане. Я не хочу проснуться ночью от твоих несладких стонов.

Как только едкое, горькое, невыносимо горькое, вязкое ощущение отпустило язык, девушка смогла сказать, уставившись на него изумленным взглядом:

— Ты… ты сыпанул слишком много порошка!

Мужчина передёрнул плечами, но ни капли раскаяния:

— И что? Ты выглядела слишком довольной, пей давай.

И Кива через силу допила всё содержимое. К тому моменту Кенни закончил с чисткой и убрал лохань во вторую комнату. Вернулся, отметил пустой стакан, направился к креслу. Мужчина сел, расслабляясь и выпрямляя ноги. Несколько минут он так и просидел, блаженствуя в тишине и комфорте, потом потянулся рукой к лампе и загасил её. Стало совсем темно. Послышался шорох и Кива подумала, что мужчина снимает сапоги. Неожиданно раздался спокойный голос Кенни:

— Спи и не вздумай выкинуть что-нибудь. Я хочу нормально поспать сегодня.

Девушка ничего не ответила, лишь кое-как сползла в лежачее положение. Лекарство уже начинало действовать: боль притуплялась, жар перестал подниматься к голове, слабость приобрела приятный и убаюкивающий характер. Уже на границе сна Кива успела подумать, что Кенни не лёг к ней на кровать, а пристроился в кресле, вытянув ноги и запрокинув голову, что он, скорее всего, спал так все эти дни. И на этих мыслях девушка уснула.