Другие барабаны

Не прошло и двух лет, Хани, а гул этой машины уже сотрясает мои кости и сверлит мой мозг.

Мне нужны были эти деньги, я задолжал своему мармалье, «Сантандер» грозил мне судом, телефонная компания отключила номер, и еще я хотел купить для крыши лимонное дерево. В тот вечер я пошел спать, а наутро сказал Лютасу, что согласен.

Единственное приключение, доступное трусу, — женитьба, сказал Вольтер. Чушь собачья.

Я — трус, но приключений у меня хватает.

Купила лошадь сапоги,

Протянула ноги.

Поскакали утюги

В царские чертоги.

Остановившись в дверях спальни, я медленно провел лучом по стенам и полу. Глубокое зеркало блеснуло мне в ответ, кровать была ровно застелена, витражный «грабарчик» стоял на своем месте, исчезла только овечья шкура, лежавшая между окном и столиком. Раньше на этой шкуре спала собака Руди. У нее были кварцевые глаза и дымчатая рыжая шерсть, в молодости это было шалое существо, способное носиться по лестницам вверх и вниз, несмотря на хромоту. Старую Руди я нашел в этой комнате в день, когда хоронили тетку, собака беспробудно спала, не слыша людских шагов, хлопанья дверей и звона посуды. Неподвижная, рыжая на белом, она была похожа на клок грязной пены из великанского таза со стиркой.

— Не бойся, — сказал я, потрепав вялое лысоватое ухо, — я за тобой пригляжу.

Руди вставала по ночам и бродила по дому, стуча отросшими когтями, которые я боялся подстригать, шерсть у нее свалялась мгновенно, живот разбух и свисал до полу. В феврале она перестала вставать, и я перенес ее на кухню вместе с овчиной, с которой она сползала, только чтобы поесть, сделать лужу на полу или стыдливо оставить пару бурых горошин. Комната заполнилась тяжелым запахом умирания, я перестал там готовить и обедал в городе, заходя на кухню только на пару минут, чтобы сменить воду и вытереть пол. Однажды, спустившись в темноте за спичками, я споткнулся о Руди, спящую у порога в собственной луже, полетел на пол со всего размаху и расшиб себе лоб до крови. Утром я завернул ее в полотенце, положил в теннисную сумку и отвез к ветеринару.

Теперь здесь не было ни овечьей шкуры, ни мертвой Хенриетты, ни потеков на стенах, зато пол поблескивал в свете фонаря, будто мокрая асфальтовая дорога. Я вышел в коридор и вернулся в спальню с чугунным шандалом на восемь свечей. Темнота раздвинулась, предметы явили свою белизну, я перевел дыхание и обошел комнату, высоко поднимая шандал, так что язычки пламени почти касались потолка. Никого нет, ningu'em.

Нет тела — нет дела, как сказал бы, наверное, мой приемный дед, русский майор.

За то время, что потребовалось мне на дорогу, датчанка воскресла, повесила на стену орудие убийства и отправилась домой в белой концертной столе сеньоры Брага. Надо бросать траву и выпивку или хотя бы перестать их смешивать, подумал я, глядя на стрекоз, мирно обнимающих свои виноградины. Потом я подошел к окну, вглядываясь в угол, где между карнизом и оконной рамой пряталась одна из Лютасовых камер: темный стеклянный пузырек, похожий на персидский амулет, только тот защищает от дурного глаза, а этот сам был дурным глазом.

Камера была на месте, птичья пленочка поднялась, и зрачок совершал свою работу, осознавая движение и свет. A^au Dievui, это розыгрыш, подумал я. Что касается темноты, то в доме просто вылетели пробки, такое бывает, прошлой весной после грозы электричество вырубилось на целые сутки. Ясно, Додо меня разыграла, показала слайды из «Кровожадной Сусанны». Сначала она долго не звонила, чтобы я испугался как следует, потом дала понять, что улетает в панике, а потом вдруг оказалось, что домой ехать нельзя, потому что туда якобы поехал человек Ласло. Я мог бы и сам догадаться, что все закрутилось слишком ретиво и театрально для настоящих неприятностей. Хорош бы я был, позвони я в полицию, у меня тут полный дом каннабиса, запас недавно пополнен, двенадцать фалалеев в сахарнице, как раз на пару лет тюрьмы.

Ладно, а как же пистолет? Когда я видел пистолет в последний раз? Да черт его знает. Вещи в этом доме перетасовываются как карты, уследить за ними невозможно, взять хоть тавромахию, которая с позапрошлого года так и не нашлась. Да провались она пропадом, главное, что в доме нет покойника. Может, я просто-напросто обкурился и видел сон, из которого не сразу смог выбраться, как тот восточный правитель, что увидел, как у него выпали все зубы, и, проснувшись, потерял способность жевать. Пусть тот, кто спит, восстанет от тяжелого сна.

Что касается датчанки, то увидеть во сне покойника к дождю, говорила няня, и дождь сбылся, идет уже вторые сутки и никак не может перестать. Надо позвонить Додо и посмеяться вместе с ней, надо позвонить Додо!